Жила она в комнате веселого и, возможно, счастливого общежития, но настал день, когда слово Очередь приказало долго жить, и явилось другое слово, приятное и долгожданное, — Квартира. Трехкомнатная, отдельная, великолепная, хотя и на первом этаже. «Разнополые мои», — удовлетворенно констатировала хозяйка нового жилища про своих детей. Деток. И тут же она стала рифмовать слово «разнополые» с другими бытовыми словами.
Перевозить в квартиру из общежития было нечего. Что можно вместить в одну комнату? Некоторые, правда, вмещают. И стенки, и крынки. Героическая мать-одиночка не вмещала в свою комнату ничего, кроме казенного шкафчика и двух коек. Зато теперь не спеша и раздумчиво стала приобретать. А приобретать было на что. Во-первых, она была рачительной хозяйкой и откладывала, а во-вторых, имелся и папа на Севере. Часть своих денег он держал на сберкнижках Зинули, часть в кофейных банках, завернутых в полиэтилен, или в полиэтилене, вставленном в кофейные банки, она так никогда и не могла запомнить, но где они были зарыты, знала. Папа показывал сам.
Квартира блистательная и прекрасная обставлялась Зинкой не спеша и основательно. Гарнитур «полубарокко». Сервизы — столовый, чайный, кофейный. Не очень дорогие, но в тон обоям. Столовый под гостиную, двенадцать персон, чайный под детскую на шесть и кофейный под цвет алькова. Тоже шесть. Но были еще и утренние изящные чашечки и блюдечки на две персоны. Сделано в Харбине в смутные времена белогвар-Дейщины и вавилонского столпотворения. Куплено по случаю, так как нельзя было не купить. Паласы, ковры, прочие предметы не заслуживают описания. Описания заслуживает картина неизвестного мастера, выполненная в кубистической манере и изображавшая, по всеобщему мнению, совсем не то, что было указано в сопроводительном документе (картина была комиссионная). Там стояло: «Песня Сольвейг».
…А потом было новоселье. Зинка — большая затейница в приготовлении горячих блюд, в холодных разбиралась не очень. И потому из ресторана «Чайка» мобилизовала некоего мужчину, который быстро и недорого соорудил столик. Все эти хлопоты привели добрую хозяйку в состояние счастья. Кроме гостей нужных, были на новоселье: городской бард Сереня, интеллигентные Птушкины, воинствующая буддистка Леонтович, сорока лет и тоже не замужем, а также сын служителя одного из культов, автор мистических стихов.
Не было только друга сердца Зинаидиного — эссеиста Семы.
Сема явиться на новоселье не пожелал, имея на то свои резоны и причины. Когда в первый раз спросили ее игривые гости о друге сердца, она потупилась. Второго вопроса не допустила, а для демонстрации внутренней раскрепощенности внимательно посмотрела на барда Сереню, после чего потупились гости.
Сема был не просто эссеистом, а эссеистом блестящим. Целых три года его обещал напечатать один из полупопулярных журналов, о чем редакция аккуратно извещала Сему. Правда, злопыхатели утверждали, что Сема просто подчищает дату или разжился при посещении редакции бланками, когда секретарь зазевалась. Сема стремился к изяществу. Одевался просто, вещи носил подолгу, так как, во-первых, они были дорогими, а во-вторых, приобретал их он не сам. Гордая посадка маленькой головы, лицо с намеренно оттопыренной нижней губой и непостижимая ирония за толстыми стеклами очков (гораздо больше пяти). Сема был худым, но осанистым и телом своим управлял мастерски.
Для продолжения полноценной творческой жизни Семе нужно было уехать. Не важно куда. Уезжал Сема всегда в Киев или город на Неве. Это и называлось «все равно куда». Другие города Сема недолюбливал.
В Ленинграде творческая жизнь заключалась для Семы в передвижениях по Петроградской стороне, а в Киеве он дни напролет сидел в одной малоизвестной кофейне. После этих поездок эссе рвались на бумагу, как одержимые. Но сейчас денег не было, даже мелких.
Так, нужно было каких-нибудь сто двадцать рублей. Или даже сто. Обыкновенно он просто брал недостающую сумму у Зинки. Впрочем, он не собирался их отдавать до той поры, пока не станет знаменитым, она также это знала, и оставалось только ждать скорой славы. Сема был моложе своей благодетельницы лет на десять. Длительные дружеские отношения эссеиста и матроны списывали все издержки. Но пришел день, когда коварная хозяйка маленького дома перекрыла финансовый вентиль, оставив, впрочем, открытыми некоторые другие патрубки и клапана. Думай, Семушка.
В этот счастливый вечер, когда постукивали фужеры и рюмки за изысканным столом, Сема беседовал со своим криминальным другом Антикваром в учебном классе городской спасательной станции. Оба они сидели на бильярдном столе. Играл Сема в бильярд мастерски, но сейчас было не до игр. Разговор шел преимущественно о литературе. Дело в том, что у Семы была антикварная книга, а криминальный товарищ хотел ее получить. И давал немалые деньги. То есть в сравнении с истинной ценой деньги были смешными, а вот для поездки — в самый раз. Но книга принадлежала Семе лишь отчасти. Она стояла в книжном шкафу новоявленного родственника Семы, мужа его младшей и единственной сестры. Но что есть возраст и родственные узы? Сема имел к ведению домашнего хозяйства лишь косвенное отношение и потому некоторые разногласия дома были всегда. Или заморочки, как говорили на Петроградской стороне.