«Рассказ представляет собой очередной опус в жанре так называемой социальной фантастики. Автор — явно патриот или, как принято называть их сейчас, коммуно-фашист. Серьезные стилистические огрехи, перебор бытового жаргона. Но какая-то ностальгия, фактура времени и событий присутствует. Видимо, интересно для патриотической-газеты, учитывая небольшой объем вещи. Можно прочесть и истолковать как призыв к насильственной смене существующего строя. В целом — уровень профессионального литератора, возможно, поддавшегося эмоциям или работающего на заказ. С уважением, литератор Ханов». Число и дата.
— Доставай четвертинку, товарищ. Открывай скумбрию. Хлеба я прикупил. У тебя ведь нет?
— Моя совесть чиста. Я с вами не сотрудничал.
— Во-первых, чем мы были тогда, ты никогда не узнаешь. Во-вторых, мы и тогда не были однородны. А теперь и подавно. Давай-ка рецензию.
Щапов внимательно прочел.
— Слово — дело. Вот ваш гонорар, товарищ, — и сто тысяч рублей, две бумажки по полета, положил перед Хановым. Тот взял, спрятал во внутренний, потайной карман рубашки.
— Это твои проблемы. Я работу сделал, ты заплатил.
— Правильно. Но есть еще работа. За хорошие деньги.
— Щапов, что вы во мне такого нашли? Что вам надо от меня? Я на автобус опоздаю. — Он встал, открыл четвертинку, два жигулевских, воткнул нож в банку скумбрии. — Если я тогда к вам не пошел, то сейчас и подавно.
— А к кому это — к нам?
Щапов сидел, запивал водку пивом, накладывал на хлеб масляную кашицу из банки. Словом, наслаждался.
— Ты хочешь сказать, Щапов, что теперь ты как бы не из когорты Железного Феликса?
— А что ты знаешь про Феликса, парень?
— Ты поел, попил? Свинчивай. Я спать хочу. Потом роман переводить. Я вот не спал ночь и теперь хочу. Не уехал по Мурманской дороге.
— Ты теперь в деньгах некоторое время не нуждаешься. Так что успеешь выспаться. Лучше всего спится в поезде. В поезде, который идет — куда?
— Куда идет поезд? — Ханов открыл вторую четвертинку, подумал, взрезал тушенку «Великая стена».
— Я из бункера, Хан.
— Пожалуйста, без кличек.
— Какие клички! Тебе ведь так нравится?
— Так. Ты из бункера. Что дальше?
— Я из того бункера, что в рассказе. Только, естественно, доказать этого не могу.
— Так. Пусть.
— В комитете существовала другая картотека. Та, про которую не знала партия. Не знали товарищи Андропов и Крючков. Про нее товарищи Степашин и Примаков могут только видеть кошмарные сны. Так вот ты в той картотеке.
— Я не герой.
— В той картотеке люди, которые независимо от общественно-политической ситуации и строя ясно видят, кто враг.
— А кто враг?
— А кто друг?
— А кто враг?
— Не придуривайся. Я уйду, меня как бы и не было вовсе, и ты все забудешь. И рассказ забудешь, и деньги.
— Я деньги могу вернуть.
— Не надо. Это за рецензию.
— У доброхотов денег всегда маловато. Вы тут крутите меня на предмет патриотизма, а потом пустите по конвейеру, а после контракт подсунете.
— Зачем нам, то есть им, ты нужен? Ты вот сидишь в своем бункере вонючем. В дыре этой…
— Воды нет давно.
— Не воды нет, а боевого задора. Ничего еще не проиграно.
— Пошел ты… ГПУшник.
— Для нового КГБ ты вот ни на столько не нужен.
— Для старого, что ли, нужен?
— Ты нужен сейчас государству. Ты можешь помочь ему. Тому государству, что порушено и поругано.
— Так. Уже интересней. Что же мне, в переводы о монстрах социалистическую идею вкладывать? Идеологические бомбы готовить?
— Все гораздо проще. Проще и сложнее. Давай выпьем. В холодильнике пивко поспело.