[7] Аид – в древнегреческой мифологии бог подземного царства мёртвых и название самого царства мёртвых. Брат Зевса, Гестии, Деметры и Посейдона
[8] Стикс — река в Аиде. По Гесиоду, река Стикс составляла десятую часть всего потока, проникавшего через мрак в подземное царство, где в Стикс впадал Коцит; остальные девять частей потока окружали своими извивами землю и море.
[9] Асфоделовый луг расположен в Аду, по нему блуждают тени умерших.
[10] Пирифлегетон – огненная река и одна из пяти рек, протекающих в подземном царстве Аид. У Платона в диалоге «Федон» говорится, что в этой реке пребывают души отце- и матереубийц до тех пор, пока не искупят свой грех.
[11] Эреб (др. -греч. Ἔρεβος, «мрак, тьма») — в греческой мифологии олицетворение вечного мрака.
[12] Посейдо́н (др. ... Ποσειδῶν) — в древнегреческой мифологии верховный морской бог, один из трёх главных богов-олимпийцев вместе с Зевсом и Аидом. Сын титана Кроноса и Реи, брат Зевса, Аида, Геры, Деметры и Гестии
[13] Кронос – в древнегреческой мифологии верховное божество, по иному мнению титан, младший сын первого бога Урана (неба) и богини-демиурга Геи (земли), отец Зевса, Посейдона, Аида, Геры, Деметры и Гестии.
[14] Гекатонхе́йры – в древнегреческой мифологии сторукие пятидесятиголовые великаны, олицетворение стихий.
[15] Прометей – один из титанов в древнегреческой мифологии, защитник людей от произвола богов. Двоюродный брат Зевса. ... Имя Прометей означает «мыслящий прежде», «предвидящий».
[16] Ганимед – в греческой мифологии, сын царя Троя и нимфы Каллирои, прекраснейший из смертных. По Аполлодору из-за необыкновенной красоты своей был похищен Зевсом, превратившимся в орла, и унесен на Олимп.
Глава 2
ГЛАВА 2
Только в самолете Ганимед смог снова более или менее ровно дышать и спокойно думать. То, что женщина, которую он полюбил, впервые за три тысячи лет оказалась внешне похожей на Пандору – не могло быть совпадением. Здесь явно не обошлось без Афродиты, которая так и не простила ему отказа. Ирония судьба заключалась в том, что богиня любви и красоты не смогла устоять перед Ганимедом, а он хоть и был польщен ее вниманием, не смог, хотя очень старался, ответить ей взаимностью. В том, что Афродита рано или поздно ему отомстит, он тогда не сомневался, но с тех пор прошло много лет, и он решил, что она о нем забыла. К тому же Ганимед предпринял радикальные меры и наложил на себя иллюзию. Последнюю тысячу лет, все без исключения, видели в нем мужчину около 40 лет довольно посредственной внешности. Очевидно, кроме Пандоры – иначе бы она его не узнала с первого взгляда.
Пандора…, ее нечеловечески прекрасные глаза, это первое, что заставило его усомниться в том, что она Элина и вообще человек. Поразительные, бездонные сине-фиолетовые омуты, обрамленные длиннющими иссиня-черными ресницами, гипнотически-колдовские. И… недоверчивые. Такие же глаза были у Метиды, портрет которой, по сей день, висит у Зевса в личных покоях.
И Зевс, и Мойры – навязывают ему опеку над Пандорой, а он даже смотреть на нее не может без содрогания, так сильно она напоминает ему Элину. Это же ад смотреть на живую копию любимой и понимать, что это лишь похожая оболочка. А еще эти чужие глаза на таком родном лице. Его знобило каждый раз, когда он случайно заглядывал в их омут. Он предпочитал иметь дело с обычными человеческими глазами. Нет, с Зевсом, запылавшим отцовской любовью, просто увидев эти глаза, все понятно. Ему пришлось пожертвовать Метидой, своей единственной любовью, чтобы не повторить судьбу Кроноса. И то, что она умудрилась дать жизнь их дочери – Зевса скорее порадовало, чем напугало. Опасность для Зевса представлял их с Метидой сын, а не дочь. Ганимед даже не удивился бы, узнай, что теперь Зевс ищет подтверждение тому, что пророчество о сыне отменено, и Метиде можно дать свободу. Но простит ли Зевса Метида? Вот в чем вопрос.
Ганимед был другом Зевса, настоящим и, пожалуй, единственным, но конкретно в ситуации с Метидой, симпатии Ганимеда были на ее стороне. Он поморщился как от зубной боли, вспоминая, как он сам стал доверенным лицом Зевса, и чем ему пришлось пожертвовать: юный Ганимед помог могущественному богу выпутаться без ущерба для репутации из очень щекотливой ситуации, ничего не попросив взамен. По понятным причинам, разглашению подобная ситуация не подлежала, и Ганимеду пришлось смириться с тем, что отныне и, вовеки веков, боги и люди будут видеть в нем выскочку, соблазнившего Зевса и получившего за этого бессмертие и должность виночерпия. Обидно было еще и потому, что Ганимед не просил быть приравненным к богам, не хотел подниматься на Олимп, и не нуждался в собственном созвездии. Зевс все это ему навязал, решив, что семнадцатилетний Ганимед слишком юн, чтобы знать, что для него лучше. Впрочем, обидно и стыдно было только первую тысячу лет, потом стало плевать на мнение всех и вся, к какому бы миру они не принадлежали. Ганимед тряхнул головой, как будто разгоняя пыль древних воспоминаний, и мрачно пробормотал себе под нос: - Ну, и что толку, переливать из пустого в порожнее, опекунства над Пандорой мне, все равно, не избежать! Зевсу не отказывают! - и углубился в чтение отчетов, подготовленных для него патологоанатомом, криминалистами, аналитиками и штатными магами.