— Елизавета Еремеевна! Вам поспешать надобно! Ваш папенька велел сообщить, если вдруг объявитесь!
— Кому сообщить, Дуня? Папеньке или уряднику?
— Ну дак, сначала Еремею Тихонычу, наверно?
— Тихоновичу, Дуня, Тихоновичу. Неужели ты донесешь на меня?
— Барышня, Елизавета Еремеевна, дак разве в ето можно верить? Да неужто правда?
- Нет, дорогая Дуня, никого я не убивала. Просто у меня много врагов появилось.
— Я-то никому ни словечка, да вот за Потапом ребятенок кухаркин увязался. Ну, когда он мне про вас сказал, что ждете, мол в лесочке, а сам в кузню пошел. Вот тогда за ним Петрусь и побежал.
— А за тобой никто не побежал?
— Не, никто. Я ж сказала, что иду шишки для самовара собирать. А подружка моя Зинка крикнула, чтоб... В общем, предупредила.
Елизавета, поглаживая шершавый ствол дерева, слушала Дуню, а сама пытаясь сообразить, как ей следует поступить. "Если кухаркин Петрусь добежал до самой кузницы, он, конечно, увидел карету. Увидел Аришу. Увидел Аришу в моей одежде!"
— Дуня, ты сказала, что идешь шишки собирать? Так вот: насобирай немного шишек, а потом иди к кузнице и скажи Потапу, чтобы пришел сюда.
Дуня ушла. И для Елизаветы потянулись томительные минуты ожидания. Сначала она ходила по малиннику, срывая созревшие ягоды. После сладких ягод захотелось пить. "Пока Дуня дойдет до кузницы, да пока придет Потап, я, пожалуй успею сбегать к роднику!"
О роднике, бившем из-под узловатых корней старого дуба, Елизавета знала с детства. Только идти по темному лесу, чтобы выпить воды из этого родника, решались не все. Среди деревенских ходили слухи, что бьет из родника вода заколдованная, и родник это не чей иной, а ведьмин. В деревне говорили: кто водицы той хлебнет, тому всю жизнь маяться. Правда это или нет - никто не знал, но маяться всю жизнь никому не хотелось. Сейчас Елизавету мучила жажда и желание ее утолить.
От холодной родниковой воды заныли зубы. Плеснув на разгоряченное лицо и промокнув жестким мадаполамом1 стекающие по шее капли, она подумала, что купит Арине новую блузку. "Обязательно куплю, только сатиновую, мягонькую. И блузку, и сарафан, и обещанные бусы куплю, конечно". Прохлада, царившая в жаркий летний день под сводами могучих дубов, не хотела отпускать Елизавету. Оглядевшись по сторонам, в высокой траве, она увидела лавочку. Кто-то смастерил ее, положив распиленную вдоль половину бревна на опоры из чурбаков. Уставшая от ходьбы Елизавета, смахнув мусор, сначала села. А потом и прилегла, подложив ладонь под голову. Ей показалось, что она закрыла и тут же открыла глаза, когда услышала чье-то покашливание рядом.
- Отдыхаешь, болезная?2
Над Елизаветой наклонилась пожилая женщина.
— Бабушка, вы кто?
— Я-то? – женщина засмеялась, – я – баб Яга! А ты вот кто такая будешь?— Заметив испуг, мелькнувший в глазах Елизаветы, женщина погладила ее по руке. — Не боись, девонька. Я – бабка Марфа. А еще меня деревенские знахаркой величают. Вот пришла водицы набрать.
«Знахарка? Что-то не помню я никакой бабки Марфы. Видать, не из Вавиловки. Может подскажет, как быть с медальоном и серьгами? — Елизавета поднялась с лавочки, отряхнула сарафан, — Ой, что же это я? Скоро стемнеет. Потап, наверное, давно уже пришел в малинник и ждет меня!"
— Понапрасну спешишь, девонька!
— Бабушка, вы что, мысли читать умеете?
— Что ты, девонька! По этому делу мой старший брат мастер. А я так, травку заварю от хвори.
Пропустив слова о старшем брате, Елизавета спросила:
— Тогда ответьте мне, бабушка, почему я спешу понапрасну?
— Пришел твой кузнец в нуженное место, а сам того не ведал, что следом за ним человек чужой шел.
Елизавета растерялась. «Господи, что делать? Как попасть в родной дом? Как с няней встретиться, как с Архипом переговорить?
— Э-э, девонька, сказывай, что за беда у тебя приключилась, — женщина присела на лавочку и потянула за руку Елизавету, — сядь рядком, да говори ладком.
Елизавета послушно села рядом с ней.
— Ну, не томи, рассказывай.
И Елизавета решилась открыться незнакомой бабке-знахарке. Но сначала задала мучающий ее вопрос.
— Вы, бабушка Марфа, где проживаете?
Усмехнувшись, женщина ответила, что проживает в лесу.
— В избушке на курьих ножках.
Елизавета нахмурилась.
— Совсем не смешно, бабушка.
— Так я тебя и не веселю, а в гости приглашаю. Тебе, ведь, девонька, некуда идти. Но сначала ответь: как тебя звать-величать?
— Елизавета я, помещика Вавилова младшая дочь. Замуж меня выдали за приезжего. Вот сбежала от него, домой вернулась, а его слуги раньше меня здесь оказались и оклеветали вдобавок. Хотела с Потапом кузнецом переговорить, чтоб няне сообщил обо мне.