Упырь изумлённо смотрит на Джен. Вопросит<ельн>о — на меня. Я развожу руками. А Джен выпрямляется, подхв<атыва>ет мешок на одно плечо, сдвигает набок секиру, совсем уж зловеще провер<яет но>жны, пристёгнутые к предплечью, и не говоря ни слова, поворачивает направо.
— Джен?
— Янка, шею свернешь! Или подстрелят! Как пить дать подстрелят! — вопит Тирон, прижимая ладонью звенящий Ключ, и, чуть не плача, устремляется за сестрой.
— Янина, что… — начинает упырь.
— Так надо, — обрывает Джен. — Кто против — поднимите руки, чтоб легче было их рубить. Все «за»? Отлично. За мной шагом ма-а-а-арш!!!
Это — то самое. Vedzmine rokkier, «ведьмачье чутье», которое Тирон почему-то зовёт «дурное дело — нехитрое». Если Джен говорит: «Так надо», значит, придётся либо бежать, либо драться, либо то и другое. А пытаться встать на пути — что сыпать толчёных скарабеев в кровь гидры![52]
«Ежли пред тобой ведьмак — сталбыть, за спиною мгляк», — поучал дедуля.
Глаза Зимки стекленеют, и он мол<ча срыва>ется с места, а ведьмачка уже не идёт — почти бежит, как мантик<ора, уч>уявшая запах крови. Мы стараемся не отставать, но корни деревьев так и норовят выползти под ноги, а колючий кустарник раздирает одежду в клочья. Продравшись сквозь заросли, я чувствую себя так, словно бился со стаей диких котов. Тирон молчит. Чинит магией рукав и молчит. А на щеки наползает пятнистый румянец. Взрывов и пожаров будет много.
Запах болота стано<вится всё сил>ьнее, он липнет к коже, забивается в ноздри, а потом порыв ветра бьет в переносицу, как чей-то кулак в кольчужной перчатке, и издали доносится неясный звук. Упыря и чародея он не потревожит. Они даже не различат его среди лесного шума, но у се<мургов и ве>дьмаков слух поострее.
Истошный женский крик, обрывающийс<я на излёте>.
Саша:
Местность еле заметно понижалась, среди дубов и клёнов начали попадаться сосны, сначала редко, потом чаще и чаще. Ветер, дувший в лицо, пах по-болотному — тиной, гниющей травой и тухлыми яйцами. Теперь уже и мы с Зимой отчётливо различали далёкие крики и железный лязг: где-то впереди шёл бой.
Когда деревья начали редеть, вампир с оборотнем, как по команде, оттёрли нас назад. Мы не спорили: Знак Знаком и удача удачей, но только грозный Конан-варвар станет бить себя в грудь, рыча: «Здесь я герой! Я должен вселять страх в сердца врагов и панику в их набедренные повязки! Грррауч!», вместо того, чтобы доверить писать план профессионалам. Или тем, кто знает капельку больше.
Двигаясь короткими, зигзагообразными перебежками и стараясь оставаться под прикрытием деревьев, мы добрались до опушки. За леском лежал большой луг, поросший осокой и низким кустарником. Он полого спускался к ухабистой дороге, разбитой колёсами телег, которая отрезала его, как ножом. За нею уже начинались торфяники с роскошными моховыми кочками, а чуть в отдалении стояли плотные заросли тростника и камыша, приветливо зеленели трясинные «полянки», окаймлённые высокими травами, и виднелись широкие разливы черной маслянистой воды. В душном воздухе висела густая дымка испарений, и кружилась вспугнутая стая гусей, а, может, уток — издали было не различить. Топи тянулись до самого горизонта.
Слева сплошной стеной вставали мрачноватые ельники, справа маячила холмистая гряда, поросшая чахлым сосняком, из-за которой выворачивал, проходя по самому краю болот, Пустоземский тракт. Метрах в ста от нас на изгибе дороги — даже я при своём дремучем невежестве определил его как самое удобное место для засады — стояло несколько тяжело груженных телег. Должно быть, купеческий караван.
Там были люди. Одни, одетые по-дорожному, стояли, пугливо сгрудившись в кучу, под прицелом десятка лучников. Таких я насчитал человек сорок и чертыхнулся, разглядев среди них женщин с детьми. Другие были в отлично подогнанном и даже щеголеватом обмундировании — чёрном, несмотря на жару, с приметной белой пятернёй на рукавах и спинах курток. Эти держали луки или по-хозяйски прохаживались меж телег, вспарывая тюки, выбрасывая на дорогу товары…
…и невозмутимо перешагивая через тела, лежащие в дорожной пыли.
— Четыре десятка и два, — прошептал Идио, негнущимися руками снимая мешок и опуская его на землю рядом с моим и Яниным. Вампир промолчал, раздувая ноздри.
— Тридцать семь обозников, девятнадцать бандитов, — негромко уточнила сестра. Она уже успела натянуть кольчугу, посеять где-то секиру и придерживала на плече арбалет странной конструкции. — Четверо ранены, один — тяжело, в живот. Кольчуги, мечи, ножи. Луки — дерьмо, но луки. Стрелять будут быстро.
Я глубоко вдохнул, сдерживая тошноту, а какая-то до омерзения хладнокровная часть меня продолжала анализировать ситуацию. Схватка была короткой. До зубов вооруженная банда налетела на караван и полетели клочки по закоулочкам: охрану в расход, нелюдей — в кусты, буйных — мордой в землю. Тюки и мешки интересовали фэстеров, как прошлогодний снег. «Обычное дело для ве… ну, этих, — рассказывал Идио, который знал всё, — десяток-другой в капусту, прочих согнать вместе, по одному отделять, на ремешки резать и втолковывать промежду прочим эту, хвилофосию ихнюю…»
— О-н-н-и у-б-и-в-а-а-л-и-и н-н-н-е-э-э то-о-оль-к-х-о-о н-н-а-а-а-ш-ш-и-и-х-х-х… — от низкого жуткого хрипа волосы встали дыбом. Зима вцепился рукой в ствол тонкой сосенки, кора крошилась и осыпалась под его пальцами. — В-с-с-с-е-э-э-х-х-х… Я-а с-с-л-ы-ы-ш-ш-у-у и-и-х-х… О-н-н-и к-х-р-р-и-т-щ-щ-а-а-т… с-с-тр-а-а-ш-ш-н-о-о…
То, что я принимал за изломанную куклу, свисавшую с бортика телеги, внезапно дернулось… и какой-то фэстер спокойно, как мясник, разделывающий коров на бойне, снес окровавленному парню голову. Яна с Идио едва успели перехватить метнувшегося вперёд Зиму: сестра обхватила вампира поперёк туловища, оборотень, точно клещ, вцепился ему в ногу. Я врезал обезумевшему нелюдю в челюсть, едва не выбив пальцы из суставов, и тут же отлетел в сторону — от меня отмахнулись, как от мухи.
— Вот блин гоблин! — сплюнул я, садясь, и взялся за «цепняк».
— Зимка, не смей… дубина, придурок, гад! — выхрипела Яна.
— Вурдалачий сын, чтоб тебе нутро короста выела! — просипел Идио. — Ы-ы-ы, паразит юродивый, безмозглый урод, грязное пятно на спине облезлого жряка!!!
Вампир рвался вперёд неумолимо, как девятый вал. Ярость утроила его и без того немалые силы, и если бы Идио и Яна не повисли на нём и не удержали, пока я плел чары обездвиживания, он бы сделал, что хотел, и получил два десятка стрел в упор. От «цепняка» Зима обмяк, словно из тела выдернули все кости, и навалился сестре на плечо.
— Всё, — неразборчиво пробормотал он через минуту. — Всё-всё. Я снова с вами.
Дождавшись Яниного кивка, Идио встал, брезгливо отряхивая колени. Я снял чары и поднял отлетевший в сторону арбалет. Тот был заряжен восемью болтами, а на прикладе красовался узор из свивающихся змеек, точь-в-точь как на обухе сгинувшей секиры.
И я понял… А ещё понял, что… и что сестра непременно намылит мне шею, как только узнает. Мысль, что она сильнее, угнетала, но я был реалистом.
Яна медленно разжала объятья, готовая в любой момент спасать Зиму снова.
— Делаем так, — отрывисто сказал тот. — Саша, бросаешь в сторону от фэстеров «гейзер» или «одуванчик» — надо их отвлечь. Яна, Идио, снимаете стрелков. Несчастье, стреляешь дважды и прячешься за дерево. Перевёртыш — один раз и прячься. Как только выстрелят, оборачивайся — и за мной. Пленные нас поддержат, но против двух десятков Среброруких они немногого стоят. Господа Хранители, — он зло усмехнулся, показав клыки, — вы — наша огневая поддержка. Держитесь сзади, в бой не суйтесь. Нападут — бегите. Это не безмозглая нежить, а воины, они вас разделают и не запыхаются. Всё ясно? За дело!
Когда в минуту тяжких испытаний находится кто-то, готовый взять на себя командование, умирать от страха становится некогда. Идио молча вытащил из мешка арбалет и принялся закреплять тетиву, я сунул Яне восьмизарядник и взялся («К Моргане «одуванчик»!») за «объятья бури».
— Я не уме… Несчастье?! — шепотом возмутилась сестра.