Свет костра отражался на лице Энни, от которого веяло теплом.
Ритм барабана совпал с биением пульса, бился у нее в запястьях, в горле и так громко стучал в ушах, что Энни уже не слышала ни хора аборигенов, ни смеха, ни шуток зрителей и их семей.
Аборигены верили в единство дождя и солнца, находящее отражение в божественной красоте радуги, они верили в огромную энергию союза камня и травы, кремня и сухого дерева, мельничного колеса и воды. Это была очень чувственная, эротическая и романтическая концепция жизни.
Энни прикрыла глаза, ощущая терпкий, обжигающий вкус мгновения. Она чувствовала себя наполненной чем-то огромным и одушевленным и приобщенной к чему-то высшему — и оттого невероятно сильной, напряженной и сжатой в комок. Ее руки двигались в каком-то им только известном порыве, как будто они могли обнять весь мир. Всю жизнь и все живое.
Ее голова тяжело качнулась, как большой дикий цветок.
Когда Энни открыла глаза, то увидела, что через костер на нее внимательно смотрит Рэгги Льюис. Жгучее, как пламя костра, желание горело в его глазах.
Глава 7
1881
«Я установил последнюю часть ограды. Это должно уберечь Большой Дом от кроликов».
Насмешливая кривая улыбка Рэгги напоминала Энни отца. Как и ее отец, Рэгги никогда не сдавался. В то время как другие владельцы овцеводческих ранчо заявляли, что ограды могут лишь на некоторое время сдерживать алчных грызунов, не защищая от них полностью, он удвоил ограды, рассыпал яд, поставил людей с ружьями.
Разумеется, Рэгги не мог приказывать Богу и небесам, когда нужен дождь, но все же распорядился выкачивать из мельничного затона воду для орошения и организовал свободных от работы гуртовщиков для устройства ирригационных каналов. Редкий легкий дождик, заставлявший воспрянуть духом, едва ли наполнял поилки, слегка покрывая дно.
Вот уже около двух лет, каждый раз, когда Энни приезжала во Время Грез, — а это случилось пять или шесть раз — они с Рэгги относились друг к другу с вежливым уважением, граничащим с дружбой. Эти отношения строились на взаимоуважении.
Ее восхищало в Рэгги умение управлять ранчо и решительность. Сарай, навесы, жилые постройки всегда были ухожены и ежегодно подкрашивались. Установлены новые двойные ворота, а длинная дощатая ограда на всем своем протяжении постоянно и вовремя ремонтируется.
В свою очередь Рэгги поражала деловая хватка Энни — то, к чему в патриархальной Австралии считали женщину совершенно неспособной. Как-то утром она увидела Рэгги из окна своего кабинета. Он пересекал двор, направляясь в сторону летнего навеса своей широкой, несколько вразвалочку, походкой, свойственной мужчинам, которые привыкли большую часть времени проводить в седле.
Стокмены (пастухи крупного рогатого скота. Австралийское название ковбоев.) были людьми совершенно другого сорта, нежели пастухи овец. Главное их отличие заключалось в том, что стокмены почти не слезали с лошадей, в то время как те, кто пас овец, в седло садились крайне редко. От умения стокмена держаться в седле зависел успех его работы, а подчас и жизнь. Поэтому стокмены были окружены ореолом некоторой таинственности и романтики.
Рэгги прекрасно управлялся с кнутом. Лучшие кнуты делали из шкуры кенгуру, именно такой кнут был и у Рэгги. С удивительной грацией стокмен мог скакать легким галопом, стоя в стременах, щелкая в воздухе кнутом, чтобы отделить молодого бычка от стада. Чем бы он ни занимался, за ним всегда было интересно наблюдать. Энни помнила, как Рэгги двигался, работая на обустройстве временного лагеря на ранчо Никогда-Никогда, и эти удивительные, уверенные, наполненные какой-то притягательной силой движения. Худой, нескладный стокмен, безусловно, был очень грациозен.
Энни отложила ручку и вышла из-за стола. Перед тем, как выйти наружу, она поправила уложенные косы перед зеркалом в передней, из чего можно было заключить, что ее отношение к Льюису носило не только деловой характер, хотя сама Энни этого и не осознавала.
Даже эти годы, проведенные в Сиднее, вдали от Времени Грез, не притупили ярких воспоминаний о сезоне стрижки: засаленная шерсть, набитая в ящики или плотно связанная в тюки, разгоряченные потные рабочие, дымящиеся деготь и масло, зубодробящий скрежет затачиваемого инструмента и, конечно же, загоны, полные скота.
Энни не сразу увидела Рэгги. Стрижка только началась, и более двух дюжин стригалей готовили инструмент для стрижки блеющих овец. Наконец она разглядела Рэгги, который стоял в загоне на коленях. Из-за невыносимой жары он снял рубашку, и Энни увидела шрамы, тянувшиеся от щеки через шею и вокруг груди.
Обычно при приближении женщины первый, кто ее увидит, должен сказать «Утка в воде», подавая сигнал остальным, чтобы они сдерживали выражения. Но с тех пор как Энни надела мужскую одежду, никто не узнавал ее вовремя для такого предупреждения. Поэтому все застыли, когда она, подойдя ближе, застала своего управляющего полуобнаженным.
От смущения, не зная, отвести ли ему глаза или поскорей напяливать рубашку, Рэгги смотрел на нее снизу. Это был незабываемый момент. Их глаза встретились, и они смотрели друг на друга несколько дольше, чем положено в таких случаях. Во всяком случае, достаточно долго, чтобы по глазам он мог прочесть все, что происходило у Энни в душе. Наконец она решила, что обмен взглядами затянулся до неприличия, так как в ответ на ее мысли в глазах стокмена вспыхнула явно различимая страсть. Энни неоднократно замечала Рэгги, имея дела с бизнесменами, — никто из них даже и не думал, что она может выглядеть столь привлекательно.
Энни прервала тягучую тишину:
— В полдень вам привезут булочки, сэндвичи, джем и чай, — сказала она стригалям.
Сначала она думала послать Зэба объявить об этом, но теперь ей самой захотелось сообщить мужчинам нечто приятное, чтобы поднять им настроение:
— Мистер Льюис, я бы хотела сказать вам несколько слов, когда у вас найдется свободная минутка.
Он кивнул и снова занялся овечкой, пораненной неосторожным стригалем.
Энни вернулась в свой кабинет, но не смогла заставить себя работать. Перед глазами то и дело вставала бронзовая от загара грудь с вьющимися, слегка выгоревшими на солнце волосами, и это заняло все ее мысли в оставшееся время.
Кроме того, Энни беспокоило то обстоятельство, что и в ее глазах Рэгги распознал ответное неприкрытое желание.
Примерно через полчаса стокмен вошел в кабинет. Теперь он был в мокрой от пота батистовой рубашке. И даже держал свою шляпу в руках, хотя его прическа не носила следов ее прикосновения. Энни подумала, что он взял шляпу специально для того, чтобы подчеркнуть официальность отношений между хозяином и наемником.
— Вы желали меня видеть?
Она чуть не рассмеялась. Господи, да! Она желала его. Хуже то, что он знал это, черт бы его побрал! Энни придвинула свое кресло ближе к столу, потому что в коленках появилась слабость только от одного присутствия этого мужчины:
— Я хотела бы услышать ваше мнение. Легкая усмешка заиграла в уголках его рта.
— Вы спрашиваете моего мнения? Несомненно, ее слава упрямой женщины, которая прислушивается только к собственному мнению, независимость и нежелание слушать советы, уже достигла его ушей.
— Что вы думаете, если Время Грез закажет несколько новых машин для стрижки овец?
Льюис засунул большие пальцы за пояс, как это обычно делал:
— Я думаю, что стригалям придется научиться обращаться с ними, в противном случае, им просто нечего будет здесь делать.
Энни положила руки на стол и сурово улыбнулась:
— Я заказала машины, а вы обучите стригалей.
Его высокомерная улыбка бумерангом вернулась к ней в ответ на ее вызывающий тон: