— А, — догадался Грин.
Он осторожно вылез из-под одеяла и ушел к себе. Больше они не разговаривали, но Грин, прислушиваясь к затаенному дыханию Шикова, знал, что тот не спит. Они долго не спали в ту ночь.
Вечером начальник лагеря предупредил ребят:
— Чтоб завтра ни одного замечания. Набедокурите — отменю банкет. Так и знайте.
Ложась спать, ребята договорились вести себя пай-мальчиками. А утром Грин не явился на линейку. Вспомнили, что на зарядке его тоже не было. Кинулись на дачу: чемодан оказался на месте.
— Плакал ваш банкет, — серьезно сказал начальник лагеря. — Где парень?
Этого никто не знал. Начальник встревожился.
— Искать надо.
— Придет, — уверенно сказал Александр Сергеевич. — Пусть ребята идут завтракать. Я на горки схожу.
Грин явился в столовую, когда мальчишки допивали чай.
— Где был? — поднялся ему навстречу начальник.
Грин улыбнулся.
— Где ты был?! — Голос у начальника сорвался на крик.
Грин испуганно поежился и ткнул в окно.
— Там.
Жест получился забавным, и ребята засмеялись.
— Прекрати комедию, — тихо сказал начальник. — Где там?
— На горках он был, — сказал, входя, Александр Сергеевич.
— В такую рань?
— Но ведь это же Грин, — вставил Морозов.
— Банкет отменяется. — Начальник лагеря пошел из столовой. — Александр Сергеевич, зайдите ко мне.
Ребята остались одни.
— Ну, Грин, если банкет отменят, темную устроим, — сказал Тарасов.
— За такое можно и светлую, — пообещал Шиков. — Зачем тебя на горки носило?
— Он с большого трамплина прыгает, — сказал Петя.
— Ну и как? — заинтересовался Шиков. Грин опустил голову.
— Лыжи сломал. Я и опоздал поэтому.
— Я же говорю, темной не миновать, — повторил Тарасов.
— Ну хватит, — Морозов подошел к вешалке, оделся. — Кто Грина тронет, будет иметь дело со мной. Идемте к начальству.
Взрослые на банкет не допускались. Распорядителем начальник лагеря назначил Морозова. Тот усадил ребят, сказал пышную речь во славу повара, и пир начался.
Великолепие стола Грина не обрадовало. Он не знал точно, как обращаться с тортами и пирожными, не разбирался в очередности блюд и имел смутное представление о том, что можно резать ножом, а что нельзя.
Морозов отвел ему место между Таней и Лидой. Сидели очень тесно. Боясь коснуться Лидиной ноги, Грин весь вечер держал правую ногу на весу. Ребята приступили к ужину, а Грин, глотая слюнки, мучился над проблемами этикета. Чтобы как-то обезопасить себя, он тихо сказал Лиде:
— Я, наверное, сейчас буду есть страшно некультурно.
Лида с удивлением посмотрела на него и улыбнулась. Грин заметил, что сидящий напротив Флит отложил вилку и уставился ему в рот, ожидая, когда Грин начнет есть некультурно.
Красный от смущения и досады, Грин схватил кусок торта, разломил его руками пополам и в два приема, давясь, как гусак, проглотил обе половинки. Грину даже аплодировали. Больше, однако, он не отважился взять что-либо и сидел, голодный, несчастный, запивая горе чаем.
После ужина ребята собрались в клубе, где устроили танцы и почту. Танцевать Грин не умел и написал только одно письмо. Он сунул его почтальону и тут же ушел на улицу. Было темно. Свет из окон длинными уродливыми косяками падал на чистый снег, продирался сквозь гребенку забора и полосатый, как тигр, крадучись, уползал в лес.
Ступая по самой кромке оконного отсветь, Грин пошел на поляну, где в первый день лагерной жизни играл в следопыта. Посреди поляны малыши построили снежную крепость. Грин стал ходить вокруг нее, обивая выступы. Вдруг ему почудились шаги. Грин отбежал к елям и спрятался в тень.
На поляну вышла девочка.
— Лида? — позвал Грин.
— Саша?
У Грина болезненно сжалось сердце. Он вышел на свет.
— Это я, — сказал он.
Лида близоруко сощурила глаза.
— Ах, это ты, Грин! — В ее голосе прозвенело раздражение. — Какую глупую записку ты написал!
— Лида, — сказал Грин. — Я хочу тебе сказать… Мы ведь завтра уезжаем. Лида, я не Грин. Меня зовут Сережей.
— Сережей?
— Да, Сережей. — Грин посмотрел ей прямо в глаза. — Это гадко лгать, правда?
Конечно, но ты напрасно сказал мне свое имя. Грин — это романтично! А Сережа?.. — Лида пожала плечами.
Грин вспыхнул.
— Эх, ты! А я думал, что ты хорошая! А ты красивая но злая. Даже Сашка боится тебя.
— Шиков?
— А кто же еще! Он целых три года не может сказать, что хочет дружить с тобой.