Игорь Семёнович в смятении бросился в обратный путь. Успел как раз к похоронам.
Так лавина приняла ещё одну жертву.
— Хоть одну похоронил, будет к кому на могилку ходить — тихим шепотом говорили соседи.
А голова некогда жгучего брюнета и красавца балагура, покрылась белой снежной шапкой, как на той снежной вершине, исковеркавшую его счастливую жизнь.
***
А для меня он стал той силой, что мой отец мог бы дать мне — каменная стена, дарующая ощущение незримой надёжности и защиты.
Своего отца я никогда не видела, впрочем, как и мать. Я выросла в детском доме.
Себя я помню примерно с двух лет, добрые глаза мамы Евы и ее протянутые ко мне руки.
Евангелина Тимофеевна, пройдя весь путь от нянечки, упорно карабкалась вверх по должностной лестнице, пока не достигла её вершины. Ныне Евангелина Тимофеевна, а для всех детей мама Ева, директор детского дома. Должна отметить, что уникальность его в том, что детей по достижению определенного возраста, не переводили в другие дома для дальнейшего образования.
Мама Ева всегда была рядом. По вечерам рассказывала сказки, расчесывала волосы и плела косы. А я льнула к ней как ласковый котёнок, получая от нее энергию тепла и нежности.
Через год после меня появился пятилетний Роман. Сведенные хмурящиеся бровки, настороженный взгляд маленького волчонка, а черные как смоль волосы торчали в разные стороны, будто оповещая окружающий мир, что намерен защищаться. Ромка был смуглый и как говорят «копченый» как цыганёнок. Поэтому неудивительно, что к нему прицепилось прозвище Цыган. С молчаливого одобрения мамы Евы, Ромка взял меня под свою мальчишескую опеку.
Мама Ева периодически уезжала по делам, а когда возвращалась, я ловила на себе её пристальный, изучающий взгляд.
А еще некоторое время спустя, теплым летним утром, мама Ева привела за руку маленькое хрупкое создание, в синем потрёпанном платье с зелеными глазами и коротко стриженными волосами грязно-серого цвета.
Мама Ева подтолкнула её в нашу с Ромкой сторону и кивнула головой. Четырехлетняя Алина смотрела на всех настороженным взглядом и молчала. Время шло, а она молчит. Молчала даже, когда местная детвора попала в нее камнем. Алина стояла молча, крепко сжав глаза, из которых ручьём текли слезы, а со лба тонкой струйкой стекала алая кровь.
Все подумали, что она немая. Возили по врачам, проводили всевозможные обследования. Разрешилось все, когда Ромка сцепился с местной шпаной. Ожесточенный кулачный бой пацанов был прерван визгом Альки.
Она неслась по улице с длинной сучковатой палкой в руках наперевес. В коротких черных штанишках и желтой футболке не по размеру, которая на бегу так и норовила оголить тоненькое плечико.
Алька, на бегу, вскидывала руки вместе с палкой, поправляя футболку на место. А серые короткие волосики торчали в разные стороны, подрагивая при беге.
— Убьююююю! Не трооооожь!
От этой картины замерли с открытыми ртами все участники потасовки. Замер с открытой пастью даже уличный пёс Пират. Его правое драное ухо подрагивало в недоумении, а единственный глаз был широко открыт, недоверчиво разглядывая пигалицу и оценивая степень риска для его, собачей жизни.
Огребли тогда все. Алька с остервенением махала палкой, била всех, кто под руку попадался. Догоняла и била. Даже Ромке разок перепало, там разве разберешь, где чья спина. И только когда палка переломилась об спину местного шалопая, Алина бросила её, закрыла лицо руками и горько заплакала. Ревела долго, до икоты. Так ее Ромка и привел: всхлипывающую, икающую, с размазанной грязью на лице. А мама Ева вздохнула облегченно — не немая слава богу, а то, что плачет — это даже полезно. Гладила Альку по голове и приговаривала тихим голосом:
— Поплачь деточка. Слёзы душу очищают, это ж сколько в тебе накопилось, молчала столько времени. Все будет хорошо. А ты еще поплачь, Алюшка. Сколько нужно, столько и плачь.
Так Алька, опять же с молчаливого одобрения мамы Евы, была принята в нашу компанию.
Дети прибывали и убывали из детдома, у кого-то находились дальние родственники, сделавшие выбор принять сиротинушек в лоно семьи. Кого-то усыновляли. Только наша «троица» пребывала в прежнем составе.
Ох, сколько было порванных колготок и штанов, не единожды разбитые коленки. Одни наши проделки чего стоили! Сколько раз нас приводили к маме Еве — разбирайтесь, мол, сами с «вашей» троицей.
И чем старше мы становились, тем изощреннее была наша месть местным.