Вот и сейчас он держал в руках старенькую скрипку, и в глазах его было обожание.
— Ах, господин Таш, как я рад, что вы зашли! Вы только посмотрите на это чудо! Это же работа самого Брока! Я просто не могу поверить, что мне выпала честь держать ее в руках!
— Искренне рад за тебя, Редул! Но сегодня я по делу.
— Я весь к вашим услугам! Чем могу помочь? — Редул бережно положил скрипку, и почти бегом подбежал к Ташу.
— Мне нужна гитара, хорошая гитара. Самая хорошая.
— Конечно, конечно. Только позвольте спросить, вы покупаете для себя?
— Ну, не совсем.
— Позвольте, я иначе задам вопрос. Вы покупаете для близкого человека, важного для вас или просто кому-то в подарок?
— Для близкого.
— Очень хорошо. Тогда я посоветую вам вот эту. — Он извлек откуда-то снизу потертый футляр и открыв его, вынул гитару, не очень новую, но даже Ташу стало понятно, что делал ее хороший мастер. Качество и изящество работы были видны невооруженным глазом.
— У нее есть душа, господин Таш, вот послушайте — он провел пальцами по струнам. Гитара издала мягкий переливчатый звук. — Это только для вас, господин Таш, только для вас. Потому, что вы человек, господин Таш. Вы оцените.
Таш протянул руку и дотронулся до гитары. На какой-то момент она показалась ему живым существом. Он осторожно погладил деку, провел ладонью по струнам.
— Я беру. — Сказал он. — Только заверни получше, я отправлю ее домой с мальчишкой.
— Я заверну, заверну, — забормотал Редул, заворачивая футляр в холст. — Но знаете ли, мальчишки — такой ненадежный народ. Как бы чего не вышло! — Он с надеждой посмотрел на Таша.
— Не переживай, Редул. Хочешь, я велю ему зайти к тебе после того, как он ее отнесет, чтобы ты знал, что все в порядке?
— О, пожалуйста, господин Таш! Я места себе не найду, если не буду знать, как она добралась до дома!
Таш открыл двери лавки и позвал Вьюна, которого ранее оставил на улице, опасаясь за хрупкие инструменты Редула, а также за его нервы. Тот мигом соскочил с соседского забора, с которого дразнил соседскую же собаку. Войдя в лавку, он восторженно заозирался.
— Ну, ничего себе! — Он протянул руку к одной из арф.
— Так, руками ничего не трогать! — Прикрикнул Таш. Тот быстро отдернул руку. — Ты знаешь, где я живу?
— Да кто же этого не знает? — Искренне удивился Вьюн.
— Отнесешь эту вещь ко мне домой. Отдашь Арилике. Скажешь — подарок. Все понял?
— Да.
— Погоди. После того, как отнесешь, придешь сюда и расскажешь господину Редулу, как все прошло, он за эту вещь беспокоится. Потом придешь ко мне и расскажешь то же самое. Ясно?
— Да, Таш. — У Редула округлились глаза от удивления от такого неуважения мальчишки к возрасту и положению Таша. Но, что поделать, церемоний между собой изгои не терпели. Вьюн схватил ящик. — Можно идти?
— Иди, только учти, если ты хотя бы поцарапаешь этот ящик, я выдерну тебе ноги. И ты станешь самым медленным вором в городе. — Последнюю фразу Таш произнес зловещим шепотом.
У пацана от ужаса глаза выкатились из орбит, потому, что всем было известно, что Таш всегда делает то, что говорит. Изо всех сил прижав к себе драгоценную ношу, он выбежал из лавки. Таш улыбнулся.
— Не слишком ли сурово вы с ним, господин Таш?
— Не слишком, а то может забыть, зачем послали.
Таш расплатился с Редулом, выложив за гитару приличную сумму золотом, причем Редул божился, что отдает за то, за что взял и отдает вообще только из уважения к господину Ташу. Таш накинул за преданность еще несколько монет и распрощался. Он и так потерял много времени.
Верховный жрец Тито-с смотрел в окно своего кабинета. Взгляд его невидяще скользил по макушкам деревьев, которые росли в монастырском дворе, и летом старательно закрывали собой почти весь монастырский двор. Сейчас, поздней осенью, их оголившиеся ветки не способны были спрятать конюшни, амбары, кузницы и т. д., а также суетящихся вокруг них монахов в черных одеяниях, и послушников в серых.
Тито-с отвернулся от окна и, подобрав полы своего черного облачения, сшитого из тонкого шерстяного сукна, привезенного из Саварнии и стоящего бешеных денег, вернулся к письменному столу. Сегодня у него была назначена встреча с одним человеком, и одна мысль об этом лишала жреца его тщательно лелеемого внутреннего равновесия. С самого утра он не в состоянии был заняться чем-либо путным, кроме бесцельного разглядывания монастырских построек. Время подходило, и чем меньше его оставалось, тем крупнее становилась дрожь, которая пробирала Верховного жреца Ольрийского храма Всевеликой Богини.
Занятый своими попытками привести себя в нормальное состояние, он пропустил момент, когда в центре комнаты возникло пепельно-серебристое облако. От его мерцания по кабинету заскользили радужные блики, и только тогда Тито-с, наконец-то заметив его, поспешно опустился на колени. Из облака вышел высокий мужчина в таком же одеянии, как и у Тито-са, но только белом, причем внешность его была весьма примечательна своей своеобразностью. Длинное горбоносое лицо, какие на материке встречается только Тушере, коротко остриженные русые волосы, небольшие, глубоко посаженные серые глаза с острым недобрым взглядом, сверкающие в буквальном смысле этого слова из-под густых бровей. Глядя в эти глаза, становилось понятно, почему так нервничал Тито-с перед встречей с этим человеком. Рот с тонкими, плотно сжатыми губами тоже не добавлял приятности этому лицу.