— А кто будет платить за мастерство Храпешко?
— За него три монеты, а ущерб пять, так что не возражай и гони деньги!
Жорж задрожал и посмотрел на своего надежного приятеля, который понял, что они в опасности, и нахмурил брови.
Хозяева не захотели связываться с балканским мясником, как они его прозвали, и сделали вид, будто готовы забыть обо всем.
Но не забыли.
9
Между Жоржем и Паскалем произошел такой разговор.
— Сколько ты за него хочешь?
— А ты как думаешь?
Он не продается. Я повезу его в Бордо!
Я дам ему работу на виноградниках в Шампани!
Он мне самому нужен! Не отдам!
— ?!?
— А что скажешь о десяти золотых?
10
Общеизвестно, что каждый человек имеет свою цену.
Десять золотых монет в те времена, когда: Виктор Эммануил II Сардинский строил большие планы, а Бисмарк бил себя в грудь; армии опустошали Центральную Европу, когда монархии любой ценой пытались решать все проблемы: или войнами, или налогами; когда пожилой Генрих Гейне запутался в своих взглядах на «Молодую Германию», а Петефи писал что-то о Европе и о том, как во всем этом цирке угнетают венгров; в век, когда вести о войне между США и Мексикой в Европе совершенно никого не интересовали; еще менее интересовало то, станет ли Таити французским протекторатом; в век, когда Франц-Иосиф уже стал присматриваться к австрийскому королевскому трону… В общем, десять золотых в то время было очень много! Да, кстати, это еще было время какой-то Крымской войны, которая Храпешко вообще не касалась.
Десять — это много!
Во всяком случае, Паскаль объяснял это тем, что такой работник — это своего рода вид механизации, которой ему не хватает, и что взбирающиеся на гору виноградники вокруг Женевского озера просто ждут не дождутся такого работника.
Но недостаточно много для того, кто думает, что это достаточно мало.
Никто не заметил, как Жорж понизил голос и сказал Паскалю на языке, понятном только им, на швейцарском диалекте, что, по сути, этот человек — настоящий профессионал и к нему нельзя относиться как захочешь, а только как к настоящему мастеру своего дела.
— 11?
Жорж сказал, что и он по профессии страстный исследователь неведомых пределов, не только географических, но и пределов человеческих страстей и души, и сказал, что сейчас он пишет трактат-исследование, основанное на наблюдении, на тему умения отдельных субъектов приспособиться к определенной объективной действительности, для чего ему и необходим Храпешко.
— 12?
А под объективной действительностью следует понимать некоторые европейские страны и их отношения, включая и понятие приспособления друг к другу, а также и приспособления неевропейских объектов к европейской субъективной реальности. В сущности, тему приспособления он уже обсуждал во многих клубах и кружках по всей Европе, и, по его мнению, каждый объект может адаптироваться, и адаптацию следует начинать с изучения языков.
— 13?
Тем более это относится к такому человеку, как этот, которого они видят перед собой, человека умелого, но который, однако, происходит с территории, которую римляне называли иbi leones.
— 14?
И пока Жорж готовился к тому, чтобы закончить изложение своей теории, он заметил, что Паскаль уже оборачивается, что он хочет закончить торговлю и пойти прилечь. И поэтому поспешил сказать:
— Ладно, согласен!
Так сказал Жорж и исчез навсегда.
— Эх! — Сказал корчмарь. — Этого еще не хватало!
И так двое заключили устное соглашение, по которому Храпешко на следующий сезон переходил к Паскалю за 14 золотых монет.
Браво!
11
Храпешко — не глупый человек.
О, нет!
У него врожденный инстинкт выживания.
И потому он передал свою судьбу в руки Господа.
В глупых рассказах про потерявшихся иностранцев потерявшийся, как правило, остается у нового хозяина. Так же поступил и Храпешко. Главной его целью было выучиться языкам — и как можно скорее.
Конечно, к этому его принуждали обстоятельства, но он и сам был удивлен, как быстро он научился, вдруг осознав — как во сне — что он говорит на этих языках. Таким образом, одной заботой стало меньше.
Как только стаяли высокие сугробы, показались знакомые картины. Из-под снегов, тут же, рядом с озером, стали медленно появляться сухие лозы, похожие на высохшие руки.