— Жаль, — с наигранным сокрушением сказал Иван Максимович, — жаль недогруженные лодки пускать: расходы лишние. А ждать, пока из Тулуна вино подвезут, тоже не хочется. И твоя цена не подходит.
«Эх, лисит! — думал Митрич. — Будто нет ему в городе вина опричь меня? И свои-то склады ломятся. Обходит».
Он помолчал с минуту и потом, как бы невзначай, бросил:
— Что-то ноне все слюдой заинтересовались. Подходил тут еще один ко мне…
Иван Максимович навострил уши: «Врет или нет?»
— Ну и что же? — зевнул он в руку.
— Расспрашивал, интересовался, — уклончиво разъяснил Митрич.
— Из здешних, из городских? — еще шире зевая, спросил Иван Максимович.
— Нет. Видать, приезжий. Такой, с черными усиками…
«Вот черт! Неужели Маннберг?» — покосился Иван Максимович на старика.
«Угодил, в самое сердце угодил!» — обрадовался Митрич.
Никто к нему не приходил и о слюде не расспрашивал. Он вздумал взять купца обманом. И не ошибся, назвав приметы Маннберга, встретившегося ему у ворот Василевского дома. Иван Максимович с напускным равнодушием сказал:
— Образцы, наверное, для коллекции просил? Геолог какой-нибудь.
— Заявку уступить ему уговаривал, — еще равнодушнее ответил Митрич.
— A-а! Выпей еще стаканчик, Степан Дмитриевич. Люся, налей, пожалуйста.
— Благодарствую покорно. Пойтить домой надобно.
— Куда спешишь, Степан Дмитриевич? Сиди. Ну, и как ты решил?
— Что решил? — наивно спросил Митрич.
— Да с заявкой-то, — дернулся на стуле Иван Максимович.
— Заявкой? С заявкой ничего не решил. Сам ковырять начну помаленьку. Цену дает он ничтожную.
— Какую? — вытянулся Иван Максимович.
— Да так, — уклонился Митрич, — самую ерунду. Сказать срам. Я с ним и беседовать не стал. Так нет, говорит: «Забегу еще — непременно сойдемся».
— Ты вот что, Степан Дмитриевич, — окончательно уверившись в происках Маннберга, сказал Иван Максимович, — давай начистоту: продай заявку мне. Люди мы с тобой все же… мм… более близкие. Зачем чужака в свою семью пускать? А сам не берись за это дело: не выйдет, по совести говорю. И сам разоришься, и другим заработать не дашь.
— Волков бояться — в лес не ходить, Иван Максимович.
— Ходить, да не с голыми руками.
— Так-то оно так. А все попробовать охота. Больно уж убыточен трактир-от стал.
— Пену я тебе дам хорошую… то, что стоит, — запнулся Иван Максимович, — и так в любом деле помощь могу оказать.
— Помочь? Ну, какую же помочь, Иван Максимович.
— Да мало ли в чем… Могу… У меня всюду есть связи… Или вот, — вдруг придумал Иван Максимович, — отправляю я к тунгусам товар, хочешь — езжай с моим приказчиком в одном караване, лоцман мой Павел Бурмакин парень надежный, заработаешь славно.
Василев знал прекрасно, что Митрич не решится бросить трактир, — сколько лет в нем торговал старик, ни о чем другом не помышляя. Выдвигая свое предложение, Иван Максимович руководствовался правилом: была бы честь предложена… Но Митричем после удачного хождения в тайгу крепко овладел дух авантюризма.
«А что? — подумал он. — В лодке сплавать — милое дело, не на телеге трястись. Ульяна поторгует одна. Под лежач камень вода не текет. Зашибают деньгу тунгус-ники».
— Это не прочь я, Иван Максимович, светит месяц, не прочь. Благодарствую за приглашение.
— Вот и съездишь, — поддержал Иван Максимович, — а там, гляди, и вовсе на торговые дела перейдешь. А рудники разрабатывать — не для тебя.
«Надо будет завтра же уплавить товар, пока на самом деле старый хрыч не собрался», — мысленно закончил он.
Этим ходом Митрич явно проигрывал. Он поздно смекнул, что, соглашаясь в чем-либо с Иваном Максимовичем, тем самым передает игру в его руки. Надо было исправить оплошность.
— Светит месяц! — вскричал он, вдруг вставая со стула. — Эка стал беспамятен! Ульяна-от в баню у меня пошла, а я тут сижу, разговоры разговариваю. Народ, поди, у трактира собрался, меня дожидает. Ну, прощайте, хозяева радушные, Иван Максимович, Елена Александровна, — протягивал он руку. — Сердечное почтение Максиму Петровичу со Степанидой Кузьмовной.
— Ну, а как с заявкой? — не утерпел Иван Максимович.
— Ох, прости уж Христа ради, Иван Максимович, поговорим другой раз. Верите, времени нет. Как я запамятовал?
«А вечером к нему бестия Маннберг явится. Надо кончать», — решил Василев.
— Нет, Степан Дмитриевич, давай уже будем сразу договариваться. А гости твои подождут, — ничего, больше выпьют. Говори цену.
— Сколько дадите?
— А сколько просишь?
Они стали друг против друга, как косачи на току, каждый готовясь вцепиться сопернику в черную гриву. Оба боялись называть цену. Но первый ход все же был у Митрича.
— Двести, — отчеканил он, не смущаясь.
— Смеешься, — отшатнулся Иван Максимович. — Что ты? Степан Дмитриевич! Возьми сто.
— Благодарствую, Иван Максимович, неподходяш-ше, — и зашагал к двери.
«Значит, Маннберг давал не меньше… Черт! Не упустить бы. Потом не исправишь. Пожалеешь сто — потеряешь тысячу», — мелькнула мысль у Василева.
И вслух:
— Так и быть прибавлю полсотни, — шагнул следом за трактирщиком Иван Максимович.
— Неподходяшше, — повторил старик и откинул портьеру.
— Ладно, беру, — глухо сказал Иван Максимович.
Митрич остановился.
— Так когда товарец подготовить?
— Какой товарец?
— А к тунгусам хочу сплавать.
— Готовь, — окончательно побежденный, сказал Иван Максимович, — оформим заявку, и уплывете.
— Да, еще вот… Эх и память стала! — потер лоб рукой Митрич и полез в карман, вытащил бумажник. — Должишко тут за вами, Иван Максимович. Заодно получить бы.
— За мной? Какой долг? — изумился Иван Максимович.
— Хе-хе! Не мне, Иван Максимович, но все равно что мне. — Он вынул из бумажника лоскут бумаги. — Тут Порфишка Коронотов мне препоручил.
— Да ведь Порфирия, наверно, и в живых уже нет, — разглядывая расписку, поморщился Иван Максимович, — что ж я вместо него с тобой буду рассчитываться?
— Это как вам будет угодно, Иван Максимович, — смиренно сказал Митрич. — Надул тогда, выходит, меня Порфишка. В вашей-то честности у меня сомненьев не было. Только не знаю, как мы, Иван Максимович, с заявкой-то сделаемся. Может, вы мне наперед деньги уплатите, а потом уж бумаги сделаем? Или как по-другому?
— Давай, давай, — нетерпеливо сказал Иван Максимович, — заплачу я тебе и по этой расписке.
— Благодарствую, Иван Максимович!
Через день, утром, из Шиверска поскакали две почтовые тройки в разные стороны. Одна увозила в Иркутск пакет с заявкой ст имени Василева на право разработки бирюсинских месторождений слюды, другая — в Петербург — доклад Маннберга о целесообразности прокладки железнодорожного полотна в стороне от расположения города Шиверска, левым берегом Уды, через село Ук и далее на село Рубахино, где и надлежит соорудить мост через реку. Этот вариант обосновывался наиболее удобным рельефом местности.
14
Грязи не любит Уда. Только ранней весной, в ледоход, да летом, когда тают в вершинах белки, наливается мутью река. Несет валежник, ил, прошлогодние листья, обмывает каждую гальку, каждый камешек, убирает с берегов мусор и, сливаясь с другими реками, несет его в тихие низовья Енисея, в холодный, туманный океан. А к осени успокоится. Струится вода на плесах, в каменном русле, светлая-светлая, не взволнуется, не поморщится; только изредка зарябится от быстрого глубинного течения. Так, казалось бы, и остановится, заснет в неге, согретая жаркими лучами летнего солнца. Но спешит, спешит красавица; распустив на камнях холодные струи, как русые волосы, сбегает вниз по каменным ступеням — шиверам. Брызжет на берег огнистыми каплями, ласково гладит песчаные косы в затонах, на бегу подхватывает, прижимает к груди горные ключи, бурные речки и катится вниз, свежая, радостная, полная сил.