— Здесь, оказывается, уже перевязочная, — немного растерянно сказал Заговура. — Все равно… Давайте решать… Бороться становится трудно: у них пулемет. Сейчас они поставят второй…
— Сдаваться? — бешено спросил Порфирий. Он ел глазами Заговуру.
— Под прикрытием пулеметов они ворвутся во двор, потом сюда…
Порфирий теснил его грудью:
— Сдаваться?
— Нужно вступить в переговоры.
Порфирий рванул Заговору за портупею, зло прошипел:
— Ты…
Лебедев стал между ними.
— Спокойнее, Порфирий Гаврилович… Сдаваться нельзя! Идти сейчас на переговоры — значит предать революцию и опозорить себя. Нам нужно прорываться. Это еще возможно сделать.
— Мы потеряем много людей, — вздрагивающим голосом сказал Заговура.
— Если сдадимся, мы потеряем в застенках еще больше!
Буткин стремительно шагнул от двери, грозящим жестом поднял руку. Не сдерживая себя, закричал:
— Я говорил: не надо было браться за оружие. Кровь этих людей на вашей совести, Лебедев! А вы хотите еще новых жертв!..
Порфирий бросился к нему, но Лебедев опять оказался посередине.
— Замолчите, Буткин, — тихо, но властно сказал Лебедев, и бугры на висках выступили у него особенно сильно. — Здесь не место для таких разговоров.
— Вы всегда… Не затыкайте мне рот! — еще громче выкрикнул Буткин. — Довольно! Я должен сказать, что это безумие, что вы…
— Я выстрелю в вас! — Лебедев выхватил, вырвал из кармана револьвер, дулом уперся Буткину в грудь. — Посмейте только посеять панику среди людей!
У Буткина задергались губы, но не страх, а ненависть отразилась у него на лице.
— Подчиняюсь насилию. Но знайте, Лебедев, это вам не простится, вся эта ненужная кровь, — Он оттолкнул револьвер, отошел и снова стал к двери. — Я молчу. Я вынужден…
Порфирий метнул злой взгляд на Буткина, взмахнул своими длинными руками, словно собираясь снова броситься на него, но пересилил себя и повернулся к Лебедеву.
— Егор Иваныч, советуй — как?
— Всеми силами держаться до вечера. А когда стемнеет и еще гуще станет морозный чад, сделать проломы в заборе, что выходит на пустырь. Там оцепление реже, ржавые паровозы, скаты колес, хорошее прикрытие. Выйти там безопаснее всего. И тогда — все врассыпную, полями…
— А куда?.. Потом-то куда? — спросил Порфирий.
Лебедев стиснул пальцами свой выпуклый, высокий лоб.
— Скрыться!.. Кто как сумеет, — сказал он, рывком отнимая руку. — На конспиративных квартирах. Уйти в ближние деревни. Зубицкий за каждым в отдельности гоняться не станет. А там будет яснее, что делать дальше. У нас будет время!
— Егор Иванович! — вдруг страстно выкрикнул Порфирий. — А если в Красноярск? К товарищам. Как сразу ты советовал. На соединение с ними.
— Да!.. Конечно, Порфирий Гаврилович… Но… теперь труднее подготовить состав, подвести к мастерским, когда здесь идет бой.
Наступило недолгое молчание. Заговорил Порфирий:
— Егор Иванович, а если бы сейчас заранее послать нам человека найти машиниста? Сговориться. Стемнеет, и пусть выгонит он порожняк за семафор. Впотьмах никто на станции не разберется. А мы, как вырвемся, сразу туда. И ходу!
— А как… найти машиниста? — нервничая все больше, спросил Заговура.
— Да есть свои люди! — сказал Порфирий. — Хотя бы Селезневских. Этот сделает.
— Нет, как найти?.. Как выйти сейчас к нему отсюда?
И опять наступило молчание. Только глухо стонал Семен, которому Алексей Антонович начал перевязывать рану. Да еще стучались пули в кирпичные стены.
— Да, не легко, — наконец выговорил Лебедев. — Нужно выбрать кого-нибудь молодого, ловкого, смелого. Отвлечь внимание солдат особенно сильной стрельбой где-нибудь здесь и дать возможность ему проскочить в другом конце двора. Может быть, дождаться сумерек?
— Мы можем не продержаться до сумерек, — запинаясь, сказал Заговура. — И потом: если в сумерках мы начнем только искать машиниста — когда же идти на прорыв? Под утро? Нет, нет, столько нам не продержаться…
И еще раз наступило молчание.
— Надо пробовать сейчас, — проговорил Лебедев.
— Савву Трубачева послать, — сказал Порфирий. — Самый ловкий. И находчивый. Другого — не знаю кого. Он сам придумает, как ему выбраться отсюда.
Вера подняла голову. Савву?.. Здесь и то убивают, А выйти за ограду…
Она подбежала к Лебедеву.
— Я пойду. И все сделаю, — торопливо сказала, боясь, что если Савва узнает об этом прежде, чем она уйдет, он не позволит ей пойти вместо него.
— Ты? — Лебедев не удивился словам Веры. Он знал: девушка — невеста Трубачева. Тоже смелая и толковая. Это она привела утром женщин с хлебом, — А как ты пройдешь?
— Я? Пройду — и все. Прямо. Я три раза уже проходила. А Селезневских как раз тятин кум.
— Проходить-то проходила она, верно это, — сказал Порфирий. — Только тогда солдаты еще не стреляли.
— Ну так что! А зачем в меня и сейчас станут стрелять?
Она даже без тени сомнения верила в это: ей действительно пройти будет проще, чем Савве. Не станут же солдаты стрелять в безоружную девчонку!
— Шагай проворнее, — сказал Порфирий. — Егор Иванович, у этой выйдет. Она проюлит меж солдатами. Только поняла ли ты, что надо сделать?
— Все поняла. Сказать Селезневских, чтобы потемну паровоз к порожняку подцепил и за семафор вывел. А там дожидался бы.
Лебедев задумался. Риск есть. Будет риск и для Трубачева. Может быть, даже больший. Но у Саввы и жизненного опыта больше. Он доказывал это делами не раз. Действительно, парень очень находчивый. И во всяком случае нельзя отпустить эту девушку, не посоветовавшись с Саввой. Он может придумать что-нибудь менее опасное.
— Нет, погоди, Порфирий Гаврилович, смаху не будем решать, — сказал Лебедев и подтолкнул Веру в плечо. — А ты пойди позови сюда Трубачева. Только скорее.
Вера хотела заспорить, но поняла — бесполезно. С неприязнью сторонясь молча стоящего Буткина, она проскользнула мимо него.
Глянула на баррикаду. Савва стоял на том же месте, привалясь к брусьям, и так же после каждого выстрела толчками дергались его плечи.
— Саввушка! — крикнула снизу Вера.
Он не услышал. Вдавливал новую обойму патронов в магазинную коробку винтовки, а сам не отрывал глаз от окна.
И у Веры вдруг промелькнула дерзкая мысль. Она не позовет к Лебедеву Савву, потому что тогда, конечно, пошлют его. А солдаты могут убить. Она пройдет сама, прямо сейчас, как три раза уже проходила. Ее не тронут. Она пойдет своей счастливой дорожкой мимо депо и «брехаловки». Это место особенно хорошо видно от Саввы. Увидит ли он ее? Еще светло. Увидит! Пусть полюбуется, как ловко она прошмыгнет. Савва сразу расскажет об этом Лебедеву, и все поймут, что она поступила правильно.
Во дворе суше, звонче хлопали выстрелы. Посвистывали пули, летя непонятно куда.
Вера пролезла в пролом, прокралась вдоль стены депо. остановилась у самого уголка, замирая. Знакомый холодок страха защекотал ее возле ушей. Ну, сколько тут — еще сотня шагов? Бояться ведь нечего Солдаты Зубицкого целятся по верху окон, даже случайная пуля ее не заденет, пройдет над головой. Вера оглянулась. В каком окне Савва? Отсюда не угадать.
Девушка зажмурилась и сделала несколько шагов вперед, всем существом своим угадывая, что теперь она идет уже вся открытая, — тяжело поднять веки, когда винтовки направлены прямо в тебя… Но почему в нее? Солдаты ведь стреляют выше! И Вера открыла глаза. Взгляду ее сразу предстала протоптанная в снегу узкая тропинка, затянутые белым инеем рельсы, горки из шпал, а за ними — проросшие таким же инеем, солдаты. Колючки из штыков нацелены в окна… Подлые! В Савву…