Игнатия Павловича в конторе не оказалось, кабинет был заперт на замок, и никто из служащих не мог сказать Лизе, когда явится их начальник. Она постояла у закрытой двери, суеверно раздумывая, что, наверно, удачи с работой ей сегодня не будет, и вышла на крыльцо. Потом побрела по переулку, беспрестанно оглядываясь — не пропустить бы приход Игнатия Павловича.
Вскоре она увидела в самом дальнем конце переулка высокого человека в форменном пальто и фуражке. «Игнатий Павлович!» Лиза торопливо пошла навстречу. Вдруг она остановилась в замешательстве: во встречном человеке она узнала Маннберга.
С забившимся сердцем Лиза пошла вперед. Где ему узнать свою прежнюю прислугу? И все же почему-то колени у нее задрожали, когда она поравнялась с Маннбергом. Она не решила еще, поздороваться с ним, как здороваются все рабочие с любым начальством, или назвать его по имени-отчеству, — Маннберг сам изумленно поднял бровь и шевельнул стрелками черных усов:
— Елизавета?
Лиза ему поклонилась.
— Здравствуйте, Густав Евгеньевич!
Маннберг снисходительно улыбнулся.
— Здравствуй, здравствуй, милая! Ну, как насиделась? Что-то быстро тебя отпустили. — И пошел было дальше, но остановился. — Щи варить не разучилась? Приходи. Возьму тебя снова. Думаю, книжки разные читать теперь ты не станешь.
— Спасибо, Густав Евгеньевич, — сказала Лиза.
И тут же подумала: а за что она его благодарит?
— Приходи, — кивнул головой Маннберг и смерил ее взглядом сверху вниз. — Одену тебя как следует.
…Игнатий Павлович появился у себя в конторе только во второй половине дня. Лиза вовсе истомилась, ожидая его. Он принял ее, как и в первый раз, очень приветливо, заставил сесть на стул и только тогда заговорил о деле. Заговорил, и Лиза тоскливо опустила глаза; примета оказалась верной — день не принес ей удачи.
— Смогу брать тебя, Коронотова, на работу только изредка, в самое трудное время и не на полный день, — говорил он, не скрывая явного огорчения и нервно вертя между пальцами карандаш — Взять тебя на весь зимний сезон не разрешает жандармское отделение. Извини. Не от меня зависит. Такие правила.
— И на том спасибо, — сказала Лиза с горькой мыслью: и сейчас опять она благодарит ни за что. Встала. — А как мне узнать, Игнатий Павлович, когда я занадоблюсь?
Тот задумался.
— Да, в самом деле. Ну, давай так: заходи после сильных буранов. Или, — махнул рукой, — ладно, приходи каждый понедельник. Я скажу мастеру и старшему рабочему. Будут брать на полдня.
Лиза повторила еще раз «спасибо» и пошла к двери.
— Коронотова, — сказал ей вслед Игнатий Павлович, — ты от меня зайди в жандармское отделение, к ротмистру. Киреев, оказывается, знает тебя. Он сказал, чтобы я прислал тебя к нему.
В приемной у Киреева толпилось десятка полтора рабочих. Лавок не хватало, и большинство стояло, прислонясь к стене. Люди переминались с ноги на ногу, устало вздыхали, переговаривались между собой. Женщин среди них не было.
Когда Лиза вошла и в замешательстве остановилась у порога, кто-то спросил ее:
— А тебя зачем вызвали, тетка?
Лиза пожала плечами:
— Не знаю. К ротмистру.
Ей показали в угол, на дежурного жандарма.
— Пойди вон сперва доложись ему.
Жандарм протянул руку.
— Давай повестку.
— Нет у меня повестки, — сказала Лиза, — меня к ротмистру Игнатий Павлович послал.
— Все равно, — безразлично сказал жандарм и записал ее фамилию в книгу. — Пока гуляй. Вызову.
Лиза отошла, стала в дальний уголок, зажмурила глаза. Ну вот и не в тюрьме — а много ли разницы? Все равно ты под стражей, все равно следят за каждым твоим шагом. Ну что ж, пусть следят. И Лиза, сразу повеселев, вспомнила, как утром, по сути дела под носом у этих же самых грозных жандармов, они с Порфирием передали прокламацию солдату, а от него взяли патроны. Эшелон теперь мчится к востоку, а листовка ходит по рукам из вагона в вагон, делает свое дело.
Лизу вызвали к ротмистру почти самой последней. Она вошла и удивилась, до чего же в этом кабинете все осталось по-прежнему. Ничего не изменилось здесь с тех пор, как первый раз допрашивал ее Киреев. И сам он сидел такой же сбычившийся и тем же привычным жестом ерошил свои жесткие волосы. Словно и не было шести с лишком лет позади, а вызвали ее сюда для продолжения все того же допроса. Только прежнего обжигающего страха перед Киреевым у Лизы уже не было, хотя как-то странно и сохли губы.
— Ага, Коронотова, — сказал Киреев и откинулся на спинку стула. — Не забыла?
— Нет, не забыла, — ответила Лиза. — Разве когда забудется такое?
— Заслужила. А как ты себя в централе вела, мне тоже известно. Нехорошо и глупо вела. Зачем же ты опять сюда приехала, если тюрьма тебя ничему не научила?
— Домой приехала.
— Ты могла бы жить хорошо, лучше. Напрасно ты отказалась от того, что тебе предлагали в централе.
— Этого я не могу.
— Ну вот, а теперь ты будешь под надзором, и ни в какое казенное ведомство на работу тебя никто не примет. Ты и мужу своему испортишь жизнь. Он хороший рабочий, ни в чем не замаранный. — И Лиза не смогла разгадать: серьезно или с тонкой издевкой говорит Киреев. — Видишь, как все теперь оборачивается? — Он раскрыл серебряный портсигар, постучал папиросой о ноготь. — Невеселая сложится у тебя жизнь.
Лиза переступила с ноги на ногу. Она очень устала, а Киреев не предложил ей сесть.
— Буду жить, как получится, — сказала она.
— Жить-то ты будешь, а получится плохо, — грубо проговорил Киреев. — Ты хоть поняла ли, за что сидела?
— Как не понять? Поняла.
— Ну, а за что?
И хмельная мысль вдруг захватила Лизу: взять и сказать ему прямо в лицо что-нибудь очень дерзкое, злое, так, чтобы Киреев побагровел и подпрыгнул на стуле. Ударить ее сейчас он не посмеет, а на работу ведь все равно так и так не допустит. Но Лиза сдержалась, опомнилась: надо ли с первого дня ожесточать Киреева против себя?
— Недозволенные книжки я сохраняла, — сказала она, опуская голову.
Киреев неопределенно помычал.
— Упрощенно. Весьма, — буркнул он. Закурил папиросу, удобнее вытянул ноги под столом. — Ну ладно. Вот зачем вызвал я тебя, Коронотова. Работать хочется?
— Что ли нет?
— Я дам тебе разрешение на работу. Но с одним условием. Очень простым и легким условием.
Лиза ничего не ответила и только настороженно подняла на него глаза. Условие? В централе ей тоже предлагали условия. И здесь опять не те ли самые? Киреев сидел откинувшись, вытянутыми руками упираясь в кромку стола и дымя папироской.
— Условие такое: ты будешь работать, так сказать, каждый день, и каждый день ты будешь заходить ко мне сюда, вот в этот кабинет.
— Зачем? — непонимающе вырвалось у Лизы.
Киреев коротким движением мизинца стряхнул пепел с папиросы.
— Не бойся. Днем, — проговорил он. — А зачем? Да так… Поздороваться. Расспрашивать я ни о чем тебя не стану. Не думай, это вовсе не то, что тебе советовали в так называемом централе.
— Тогда зачем же… — начала Лиза и остановилась. Она ничего не могла понять. Пустая прихоть Киреева, что ли?
— Пропускать тебя будут без очереди, — сказал Киреев, и огонек нетерпения промелькнул в его льдисто-зеленых глазах. Видя, что Лиза все так же стоит, застывшая в тревоге и недоумении, он, как мог, смягчил интонации своего голоса и прибавил деловито, но очень просто: — Расписываться будешь у меня.
Нет, во всем этом скрыто что-то другое! Когда Лизу выпустили из централа, ей не сказали, что она остается под гласным надзором, а Киреев, сам устанавливать такой надзор не может, — все правила Лиза теперь уже знала. И почему именно к самому Кирееву в кабинет, и даже без очереди? Отмечаться, кому назначено, ходят в полицию, по месту прописки.