Лебедев ногтем большого пальца сломал, раскрошил ледяной узор на стекле.
— Союзный комитет! Он весь пропитан меньшевистским духом.
— Позволь, но там ведь Гутовский, а он — сторонник большинства.
— Он так себя называет. А поступает как завзятый меньшевик! Да ты и сам мне писал, что он намерен был взять обратно резолюцию Союзного комитета с требованием созыва Третьего съезда.
— Видишь ли, Михаил, это напечатала «Искра». Из каких источников — бог весть. После же я узнал: когда Гутовский приезжал в Женеву, Ленина там не было. Гутовский оставил ему письмо. Я читал его. Оно не очень меньшевистское, скорее просто примиренческое. Гутовский в нем настаивает даже не на примирении с меньшевиками, а, собственно, только на перемирии. Советует за время перемирия укрепить силы большевиков.
— Арсений! Борьба ли, перемирие — но точки зрения у нас и у меньшевиков расходятся все больше. И на практике получается, что вот, к примеру, наш красноярский или читинский комитеты просто… не хотят иметь дело с Союзным комитетом! Для нас совершенно ясны положения Ленина о путях развития революции в России, установки же Союзного комитета иногда вносят полный сумбур. И мы тогда вынуждены полагаться главным образом только на свою революционную совесть.
— Так и должно делать, — гася папиросу и засовывая окурок в настенную пепельницу, проговорил Арсений. — Но ты меня перебил, Михаил, не дал досказать. Дело в том, что Ленин в ответ на письмо Гутовского написал сюда, в Союзный комитет, свое письмо. Содержания его я не знаю, но что мог ответить Ленин, который совершенно не терпит политики примиренчества с меньшевиками, легко представить. И такое письмо сюда было послано. Об этом мне говорил сам Ленин. Куда, впрочем, что же — ты об этом, конечно, и сам теперь знаешь.
Лебедев помял свою бородку, посвободнее растянул на шее шарф.
— Поздней осенью я встречался с Буткиным, — сказал он, поглядывая в окно, за которым мелькали засыпанные снегом черные ели. — Буткин ни звуком не обмолвился о письме Ленина.
Мимо прошел кондуктор, посмотрел подозрительно на Лебедева — не заяц ли? — но требовать билет не стал. Только спросил:
— Докуда едешь?
— До Красноярска.
— Смотри…
Арсений прихлопнул плотнее дверь на площадку, с которой тянуло белым морозным паром.
— Было послано сюда и еще письмо, — раздумчиво проговорил он. — От Крупской. В нем очень подробно она писала о гнусной борьбе меньшевиков из Центрального Комитета против Ленина. Крупская все это объясняла сибирякам, чтобы они в самом деле не взяли обратно свою резолюцию насчет созыва Третьего съезда. Разве ты ничего не знаешь и об этом письме?
— Впервые слышу! Повторяю, Арсений, к нам ни единой весточки не приходит от Ленина.
— Но это письмо по просьбе Крупской я сам лично посылал из Нюрнберга — в то время я был за границей. Я даже запомнил адрес. Черт! Неужели письмо не дошло!
— Адрес? Какой же?
— Томск, аптекарский магазин «Пойзнер и Нови», Елене Тернер.
— «Пойзнер и Нови?» Тернер?
— Да… А что?
— По этому именно адресату наш комитет держит связь с Бугкиным!
— Ну и что же?
— Ничего…
Лебедев замолчал, припоминая свой разговор с Буткиным в доме Фаины Егоровны: не сложился ли тогда он просто случайно так, что Буткину не было и повода сказать о письмах Ленина и Крупской?
— Ты в чем-то сомневаешься, Михаил? — спросил Арсений. — Насколько я знаю, резолюция Сибирского Союзного комитета не взята обратно. Значит, все в порядке. Видимо, и письма получены.
Снова прошел кондуктор, сказал многозначительно:
— Скоро Красноярск.
Лебедев молча показал билет. Кондуктор, не скрывая разочарования, пробурчал:
— Ездют всякие, — и сердито хлопнул дверью.
Арсений в тон ему прибавил:
— Пропал двугривенный.
Он потерял обычную деловитость, потер ладонями свои скуластые щеки и с любопытством спросил:
— Ну, как ты сам здесь живешь вообще-то?
— Да я уже сказал: живу ничего. Что может к этому прибавить наш брат подпольщик?
— Знаешь, мне почему-то сейчас вспомнилась та девушка… Анна, которая геометрию никак не могла понять. Ты все с ней в Петербурге ходил, а потом она вслед за тобой в Сибирь уехала. К жениху своему, кажется. Что она, вышла замуж?.. Все бросила?
— Нет, Арсений. И замуж она не вышла и наше дело не бросила. Она сейчас, бедная, сидит в Александровском централе. Должна скоро выйти.
— Ну, так уже, значит, не бедная. Я бы сказал: молодец! Оказывается, даже любовь свою девица переборола. А помню, у нее тогда склонности были такие: романы читала, о любви рассуждала…
Поезд резко сбавил ход, вагон затрясло на стрелках. Лебедев кинул взгляд в окно.
— Снежница. Арсений, я спрыгну здесь, днем въезжать в Красноярск мне негоже.
— Жаль, побольше нам поговорить не пришлось. — Арсений вышел с ним на площадку и, провожая к ступенькам вагона, прибавил: — Знаешь, а я опять сейчас подумал: тебе, Михаил, следовало бы все же познакомиться с письмами Ленина и Крупской. В них содержится больше, чем знаю я, чем я смог тебе рассказать. Прочтешь — многое станет яснее.
— Я непременно съезжу в Томск.
Будешь в Томске — передай от меня привет Грише Крамольникову. Люблю его, славный парень. Ну, прощай! Хорошо, что встретились.
— Счастливого пути, Арсений!
Замелькали станционные постройки, и Лебедев стал готовиться спрыгнуть с поезда — в Снежнице пассажирские только немного замедляли ход.
18
Поездка в Томск ничуть не прибавила ясности. Добравшись до явочной квартиры, Лебедев дал знать, что приехал для встречи лично с Гутовским. Но вместо Гутовского пришел… Буткин. Он снова улыбался, жал руку Лебедеву и говорил, что всякий раз безмерно рад его видеть, что хорошо работать с ним так, как сейчас, плечом к плечу.
Лебедев не стал сразу задираться, хотя ему страшно хотелось оборвать слащавые излияния Буткина. Он спокойно спросил, почему не видит Гутовского; он приехал не вообще в Союзный комитет, а для личной встречи с ним. Буткин с особой торопливостью ответил: Гутовского в Томске нет, когда вернется — неизвестно, а его сейчас заменяет он, Буткин, и если личной встречи с Гутовским Лебедев ищет по партийным делам, поговорить им, может быть все-таки следовало…
— Хорошо, — сказал Лебедев. — Вы даете честное слово, что Гутовского в Томске нет и ждать его бесполезно?
Буткин обиженно отшатнулся.
— Лебедев!.. — Но тут же состроил на лице улыбку, означавшую, что он прощает даже такое оскорбление. — Я понимаю… Даю вам слово, что Гутовского нет. А ждать, если можете, и очень долго, — ждать не бесполезно. Я могу уйти.
— Покажите мне письма Ленина и Крупской, — быстро сказал Лебедев, загораживая ему дорогу.
— Какие… письма? — Буткин отступил кетене. — Какие письма?
— Из-за границы! Я должен знать их содержание, должен знать, что происходит в Центральном Комитете, какая борьба идет вокруг созыва Третьего съезда, какую линию в этом занял Гутовский.
— Вы что-то путаете, Лебедев, — медленно покачивая головой, сказал Буткин. — Никаких писем от Ленина и Крупской Союзный комитет не получал. А линию в борьбе за Третий съезд наш комитет — и Гутовский, конечно, — занимает совершенно отчетливую: съезд должен быть созван. Что же касается положения в Центральном Комитете — мы сами ничего не знаем, ходим впотьмах. Откуда вы взяли этот странный вымысел о письмах?
— Они были посланы на аптекарский магазин «Пойзнер и Нови», Елене Тернер — вам! — белея от гнева, отрубил Лебедев.