В такие дни человека тянет в лес, в поле, к реке. Хочется петь, озорничать и, если было бы можно, реять как птица в теплой голубизне весеннего неба.
Веру и Савву удержать в доме совсем невозможно. Надо было копать огород, делать грядки, налаживать парники. Агафья Степановна никак не могла одна справиться с этой работой. У лавочника цены на все росли чудовищно, крестьянского привоза не было почти вовсе. Подрядчики от интендантства шныряли по окрестным селам и скупали для армии последние запасы продовольствия. В городах начинался голод. Агафья Степановна большие надежды возлагала на огород. Все-таки, если своих овощей будет в достатке, на муку двое «мужиков», как-нибудь заработают. О мясе думать уже не приходится. Огород надо увеличить. На задах пустая, незастроенная усадьба, и городьбу своего двора свободно можно отодвинуть на несколько сажен. Никто и не заметит. Но для этого нужны мужские руки. Филиппа Петровича не допросишься. Заставишь пойти, как с работы вернется, так он весь вечер тюкает, тюкает топором — глядишь, кол один вытешет. А время идет. Савва как вьюн. Пообедает и тут же исчезнет. То к товарищам убежит, то Веру подхватит и вместе с ней уйдет куда-нибудь, да до глубокой ночи. Правда, насчет городьбы Савве в упор Агафья Степановна ничего еще не говорила, а сам он не догадывается. Придется сказать.
Она хотела это сделать в среду — за Саввой зашел Порфирий и увел к себе на заимку. В четверг Савва с Верой выскочили из-за стола, даже не дообедав. Агафья Степановна была па кухне. Вышла, а молодежи и след простыл. Вернулись они потемну, сразу Легли, но долго еще перешептывались через комнату. И как-то даже не поймешь, о чем. Вообще нехорошо, что они часто шептаться стали. Бояться за Веру, конечно, нечего, Савва очень ее бережет. Да и что томятся они — тоже жалко, пусть бы лучше скорей поженились.
Разговор свой Агафья Степановна начала в пятницу до обеда. Собрала на стол, всех усадила, разлила по тарелкам суп и повернулась к Савве:
— Дело есть для тебя, Саввушка.
Тот весело отозвался:
— Пожалуйста, Агафья Степановна. Сколько угодно, хоть сто пудов, как Могамбетов говорит.
— Ста пудов от тебя мне не надо, Саввушка, а ты мне заднюю стенку двора сажен на десять-пятнадцать вглубь отнеси. А с Верочкой мы землю потом вскопаем. Картошки, капусты больше посадим. Видишь, как с ценами на базаре дело-то оборачивается.
— Что ж, можно, Агафья Степановна.
— Вот и спасибо. — И укоризненно сказала мужу: — Сколько я тебе, Филипп, долбила! Проку от тебя…
— Это верно, Агаша, — дуя в ложку с постной лапшой, подтвердил Филипп Петрович, — чего-то никак городьба у меня не выходит.
— Да что у тебя теперь, Филипп, выходит? Обедай, Саввушка, и с богом. Надо — так Филипп подсобит. Подсобить-то ты можешь, Филипп?
— А чего же не могу? Могу, Агаша.
Савва посмотрел на Веру, положил ложку на кромку тарелки.
— А если послезавтра, Агафья Степановна?
— Послезавтра воскресенье, Саввушка.
— Ну так что же?
— Грешно.
— Да я не боюсь. Возьму грех на свою душу.
— Зато я не возьму, Саввушка. Почему ты не хочешь сегодня?
— А в понедельник?
Агафья Степановна промолчала. Но по лицу ее Савва понял очень она недовольна, что парень торгуется. Савва опустил глаза. Вера тоже сидела какая-то растерянная. Филипп Петрович, приподняв ладонью бороду, собирал с нее лапшу языком.
— А завтра уже первое мая, — как бы про себя сказал Савва и покосился на Веру. Та шевельнула губами, хотела что-то возразить матери, но Савва ее перебил: — Ладно, сегодня сделаю, Агафья Степановна.
— Саввушка, так как же… — начала Вера.
— Успеем. Ладно, Веруся. Все! — И сделал решительный знак ладонью. — Кончено! А ты мне помогать сейчас будешь.
— Помочь-то и я могу, черт его бей, — проговорил Филипп Петрович. — Посплю часок, а потом к вам подойду.
— А я всех вас за это в ужин пирожками накормлю.
Агафья Степановна поняла, что разрушила какие-то планы у дочери и у Саввы, и хотела им сделать приятное. Оба они очень любили пирожки. И хотя кусок мяса, купленный, за дорогую цену, припасен был Агафьей Степановной к воскресенью, она решила его израсходовать теперь.
— Пошли, Веруська.
Веселый перестук заполнил дальний конец двора. Савва тесал новые поперечные перекладины, Вера орудовала клещами и гвоздодером. Доски у нее под руками трещали, ржавые гвозди скрипели, старый забор рушился, будто карточный домик.
Агафья Степановна, спрятав руки под фартук, поглядывала с крыльца, как быстро у «молодых» — она про себя только так их и называла, — как быстро у них движется дело. И все время хохочут, хохочут, озорничают.
— Эх, и счастье же тебе, мать, далося. Такое счастье, — шептала Агафья Степановна, возвращаясь в кухню рубить мясо, месить тесто. Чего доброго у молодых забор поспеет прежде, чем у нее ужин!
Она затопила плиту, нагрела сковороду, в шипящее говяжье сало опустила первые пирожки. Потянуло вкусным запахом жареного. Филипп Петрович за переборкой перевернулся на постели, смачно пожевал губами. Ишь, сонный, и то небось учуял.
— Филипп! — крикнула ему из кухни Агафья Степановна. — Хватит тебе дрыхнуть-то. Вставай да ребятам подсоби хотя маленько.
— У? — воткнувшись носом в подушку, промычал Филипп Петрович. — Угу…
И снова сладенько захрапел. Агафье Степановне стало жарко у плиты. Она распахнула створки окна, выглянула во двор. Звенят, звенят ручейком веселые голоса. Ну что за молодцы ребята! Уже дочиста разломали старую ограду, Савва копает ямки для столбов на новой линии, а Вера подтаскивает доски Вот Савва отбросил лопату, выбрался наверх, выпрямил спину и потянулся. Вера — откуда только и подоспела? — столкнула его снова в ямку. Но он спроворился, успел поймать девушку за руку и уронить ее на сыпучий песок, набросанный горкой.
— Ой, Саввушка, пусти! — верещала Вера, цепляясь свободной рукой за вершину песочной горки. — Пу-усти!
— Проси прощенья. Не то сейчас в песок тебя закопаю. Будешь еще?
— Буду!
— Ах, так!
Он как-то изловчился и оказался наверху, а Вера — в ямке. Савва не давал ей выскочить, загребал ногами песок, ссыпал в ямку и приговаривал:
— Вот и стой теперь вместо столба. Засыплю и притопчу. Говори: будешь еще?
— Буду…
Агафья Степановна поглядывала на них из окна и добродушно улыбалась. Ну. молодежь, молодежь! И чего только не придумают? Дурачатся. Эх!.. Пусть дурачатся. Так веселее жизнь проживут.
— Филипп! Да вставай же ты. Погляди, что там наша молодежь вытворяет.
— У? — сонно отозвался Филипп Петрович. — Сейчас, Агаша, я уже сейчас…
И повернулся на другой бок.
— Батюшки! — вдруг испуганно отшатнулась от окна Агафья Степановна. — Пироги-то мои…
От сковороды столбом валил синий дым. Ахая и вздыхая, Агафья Степановна сняла пригоревшие пироги, поставила тарелку на подоконник и стала ножом выскабливать сковороду. Повернулась — и снова ахнула. Тарелка исчезла с окна. С нею на огород улепетывала Вера.
— Ты чего же это, негодница, делаешь? — закричала на дочь Агафья Степановна.
— Да они же все равно го-ре-лые, — издали откликнулась ей Вера. — А Савва любит угли есть.
Так, то озорничая, то принимаясь прилежно за городьбу. они проработали до сумерек. И почти до самых же сумерек Агафья Степановна никак не могла поднять мужа с постели. Он встал, зевая и потягиваясь, вышел на огород как раз к тому времени, когда Савва прибивал последние доски, а Вера уже собирала шабашки — обрезки.
— Косо, — неожиданно заявил Филипп Петрович.
Савва опустил занесенную было руку с молотком.
— Да что ты? — с удивлением воскликнул он. — Чему тут косому-то быть?
— А может, и нет, — слегка прищуривая глаз, согласился Филипп Петрович. — Черт его бей! Ладно, сойдет! Давай заколачивай, Савва.