— И ни капельки даже. Ты сама не свались. Отойди.
— Ну-у-у!.. — Теперь, когда Савва стоял на уступе и переговаривался с нею, вся скованность с Веры слетела, перестала кружиться голова при взгляде на подошву утеса и живым, бурным ручейком прорвалась речь. Ей неудержимо хотелось теперь смеяться и разговаривать. — Чего же это я буду падать? А упаду, так ты меня поймаешь. Поймаешь, Саввушка?
— Прыгай!..
— A-а! Ишь ты какой! Краску подать?
Он мотнул головой, и Вера, будто в колодец, начала спускать бидон с белилами и примотанные к нему кисти. Савва вынул из кармана кусок проволоки и к тонкому концу шеста приладил крючок. Этим крючком он зацепил веревку и подтащил бидон к себе.
— Саввушка, давай, я тоже спущусь, — кричала Вера, — помогать тебе стану. Вдвоем скорее напишем.
— Ладно, ладно. Сиди. Мне и одному тут делать нечего. А ты поглядывай лучше, чтобы чужак какой-нибудь возле нас не оказался.
Савва обмакнул кисть в краску и, насколько хватило его роста и размаха руки, белыми пятнами наметил очертание будущей огромной буквы «С». Понемногу отступая вправо, он такими же прерывистыми мазками изобразил и все слово.
Тогда Савва стал прокрашивать широко и щедро каждую букву. С фальшивинкой насвистывая «Хаз-Булата», он разгуливал по уступу так, будто внизу и не было стосаженного обрыва. Вера по-прежнему лежала на верхней кромке утеса и, хотя ей совсем не было видно, какие получаются буквы у Саввы, все же дразнила его:
— Саввушка, ты чуточку подпрыгни, а то на букве «Б» у тебя верхняя перекладинка не вровень с другими буквами выходит. Верно, верно. Ты отойди от стенки подальше, тогда тебе издали и самому будет виднее.
Он погрозил девушке мокрой кистью:
— Вот я тебя сейчас разрисую!
Краска забрызгала ему лило. Вера тихонько посмеивалась:
— Что, разрисовал? Ну!
Савва малевал, не гонясь за красотой букв, зато делая их, насколько было можно, крупнее. После того как он закончил их все, а краска у него еще осталась, Савва прошелся и по второму разу, дополнительно утолщая каждую линию. Закончил он свою работу как раз к тому времени, когда через лес над Вознесенской горой протянулись первые лучи солнца и радостными пестринами заиграли на островах, на дальних еланях и в городе — на крышах домов.
— Саввушка, — встревоженно и почему-то сразу перейдя на приглушенный говор, спросила Вера, — нас из города не увидят? Гляди, солнцем-то как все осветило!
— Сейчас пока не заметят. Смотреть сюда против солнца — лучи ослепят. А вот попозже… — Он быстренько измазал последние остатки краски, всунул кисти в опустевший бидон и скомандовал: — Поднимай!
Вера потянула веревку. Бидон качнулся, завертелся над пропастью и пошел кверху.
— Готово…
— Ну вот и ладно. Теперь моя очередь. Тащи, Веруська.
Ее обожгло смертельным испугом. Вниз-то легко бы то Савву спускать. А поднять… И пробовать нечего. Нет, нет, ни за что не хватит в руках у нее силы… Она представила себе это совершенно отчетливо при взгляде на обрубок бревна, через которое, слегка вдавившись в него, была переброшена веревка. И ей представилось еще, как Савва будет висеть над пропастью на этой веревке до тех пор, пока не явится сюда полиция…
— Справишься? — задрав голову, спрашивал ее Савва.
— Попробую… Я попробую… — упавшим голосом сказала Вера, все яснее сознавая, что говорит она пустые слова.
Она решила в кровь себе изрезать пальцы об веревку, надсадиться, умереть, но вытащить Савву. Она готова была руками разломать скалу, зубами выгрызть в ней ступеньки, чтобы по ним мог подняться Савва. Опустилась бы сама по веревке к нему, если бы это чем-то ему помогло. Холодок бессильного отчаяния теснил ей грудь, подступал к горлу. Вера боролась с собой. Она знала: заплачет — и тогда все пропало, оставят ее и последние силы. А ведь у Саввы надежда одна — только она может, должна поднять его на утес. И это было особенно» страшно, потому что пришло неожиданно. Она не могла понять, как не подумала об этом раньше, как не подумал об этом Савва. Замешательство Веры длилось и всего-то, может быть, полминуты, но оно срезало ее прямо под корень. И все же, плотно сжав побелевшие губы, она держалась. Савва понял состояние девушки, больше не стал поддразнивать и торопливо, с деловой уверенностью, распорядился:
— Веруся, возьми вторую веревку, хорошенько привяжи к сосне, потом обведи ее вокруг другого дерева, а свободный конец мне сюда спусти.
Вера послушно проделала все так, как велел ей Савва. Но она ничего не поняла и знала только одно: попался Савва в страшную ловушку. А он между тем снизу спокойно ей объяснял:
— Гляди, теперь я новый конец связываю с первой веревкой, вроде кольца получилось, — и готово, могу подниматься. Веруся, я на руках буду подтягиваться по первой веревке, а вторая слабиной пойдет. Эту слабину ты сразу подбирай. Устану — повисну на второй веревке, отдохну. Тут ты не промахни, зажми ее на дереве, чтобы не сдавала она.
— Саввушка, а если силы моей не хватит?
— Пустую веревку выбирать?
— Ты не обманываешь?
— Вот смешная! Ну, ступай, Веруся, к дереву. И все время следи за второй веревкой, сразу подбирай слабину.
Боясь, что опоздает, Вера подбежала к сосне и потянула на себя веревку. Она ничуть не подалась, после того как кончилась слабина. И Вере снова стало страшно. Наверно, все-таки ей не вытащить Савву. Отсюда ничего не видно, она не знает, что происходит за кромкой обрыва. И это хуже всего: томиться от невозможности ничем помочь…
А Савва никак не мог оторваться от уступа, чтобы вначале повиснуть на веревке над пропастью. Точно какая-то неведомая сила приковывала его к утесу. Он пробовал поднимать то одну, то другую ногу, а обе вместе поднять никак не мог. Чем дольше длилось это, тем труднее становилось ему не только думать о прыжке, но даже-просто глядеть вниз. Ему казалось, что каменная стена опрокидывается.
— Вот так штука, — пробормотал Савва и стал смотреть не вниз, а вверх. Он увидел легко плывущие в небе кучевые облака, с такими круглыми и тугими краями, будто кто их закатал изнутри. И вид этих веселых, торопливых облаков как-то сразу успокоил и придал ему решительности. Повернувшись лицом к скале, Савва тихонько сказал: — У-ух! — подпрыгнул и тут же стремительно помчался по воздуху спиной вперед.
Каменная стена отдалилась, а на ней Савва увидел гордое, броско написанное слово «СВОБОДА». Счастливые мурашки побежали по телу Саввы. Как здорово вышло! Ему хотелось без конца читать и читать это слово, отодвигаясь все дальше, чтобы еще отчетливее впечатывалось оно в память всей своей внутренней силой и сокровенным смыслом, заложенным в нем. Но в следующее мгновение скала словно бы замерла, а потом начала надвигаться на него, буквы побежала в стороны, осталась перед глазами только одна — «О», и в середину ее, как в кольцо, летел Савва. Он съежился комочком, ладонями вперед выставил руки, но веревка немного раскрутилась, и Савва ударился о камень плечом.
«Это еще ничего, — подумал Савва, — не сильно вмазало. А второй раз до скалы, однако, уже и не донесет».
И верно, второй размах оказался слабее, желтый песчаник встал у Саввы перед самыми глазами, пахнул своим каменным холодком, но лица его не коснулся.
Вере казалось, что выбирает она какую-то совершенно бесконечную веревку и обязательно вытянет ее пустой, так часто она не чувствовала на ней ничего. Только когда бечева вдруг наливалась свинцовой тяжестью, стремясь вырваться у нее из рук, Вера угадывала, что это Савва повис там, на другом конце, и мгновенно зажимной петлей захлестывала веревку на стволе сосны. Тогда на время сердце ее успокаивалось: он там, не оторвался, не упал в пропасть. А потом натяжение веревки ослабевало, Вера опять начинала ее подбирать и опять мучилась всякими страхами и сомнениями. Еще немного — и она, наверно, побежала бы на кромку утеса посмотреть, что же там с Саввой, узнать, не надо ли ему помочь как-нибудь по-другому. Но в этот момент показалась сперва одна рука, потом вторая и наконец багровое от натуги лицо Саввы.