— Говори дальше, Алеша. — Глухое волнение передалось и Лебедеву. Он уже чувствовал, что сейчас слова Мирвольского в чем-то прямо коснутся его.
— Я не могу теперь не рассказать… Когда человеку больно и он кричит, ему становится легче. Это тоже закон природы: кричать от боли. Вторая простая истина, Миша, которая только сегодня — и тоже вдруг — открылась мне: Анюта меня больше не любит…
— Что? — Лебедев ждал этих слов, он, может быть, даже хотел этих слов, но он не мог принять их, не мог согласиться с ними. Ведь в этом вся жизнь Алексея! Лебедев резко повернулся к нему, схватил за руки. Они были влажны и словно одеревенели от холода. Лебедев заглянул Мирвольскому в лицо, посеревшее, с устало опущенными углами губ. — Что ты сказал, Алексей? Ты это выдумал сам!
— Нет, Миша, не выдумал. Сегодня я понял, что Анюта не любит меня. Не может любить. Не должна. И это настолько очевидно, что я сам удивляюсь, почему я так долго шел к этой истине.
Лебедев выпустил его руки.
— Алеша, ты ошибаешься. У вас теперь будет гораздо больше общего, и это только прочнее укрепит вашу любовь.
Алексей Антонович тихонько сделал несколько шагов, остановился, поглядел на Лебедева, застывшего неподвижно.
— Теперь, Миша, все это уже опоздало, все это совсем ни к чему. Потому что простая истина заключается в том, что любят не искусственной, а настоящей любовью вопреки всему: красоте лица, общественному положению, разнице во взглядах на жизнь — так, как любили мы друг друга… тогда, под Мольтой, на склонах Вознесенки, в письмах, идущих в Петербург и из Петербурга. Мы мало думали тогда о том, что нас разделяет, мы думали о единственном, что нас сближало, — о любви.
— Алеша, но ведь это романтика любви, юношеская романтика, так бывает, когда любовь только начинается!
— Да, вот именно это я и понял сегодня. Понял, что восемь лет для начала любви — срок более чем достаточный. Особенно, если не было ничего, что за эти восемь лет укрепляло бы любовь Анюты ко мне. А разрушало ее все: и годы, и расстояния, и та трудная, яркая жизнь, которая была у Анюты, в противовес моей тихой, обыденной жизни. Наконец, у меня пошли уже и морщины!
— Но у тебя-то ведь хватило любви на эти восемь лет, Алексей! Или на этот раз ты фальшивишь перед своей совестью?
— Я никогда не фальшивлю, Миша. Да, я любил и люблю Анюту. Это меня и ослепило, я смотрел на нашу любовь только своими глазами. А Анюта давно уже боролась с собой, она уже давно принуждала себя любить доктора Мирвольского…
Лебедев промолчал. Он сам чувствовал, что это правда.
— Да, доктора Мирвольского, потому что доктор Мирвольский собою всюду эти годы подменял ей Алешу. Анюта же настолько честна, что не может оборвать даже паутинку — не больше как паутинку, которая ее связывает с тем Алешей. Михаил! Обязан теперь я сам оборвать эту паутинку?
— Ты совершенно убежден, что она тебя не любит?
— А ты, Миша, — медленно проговорил Алексей Антонович, — ты с нею больше бываешь, чем я, — ты не убежден в этом? — Он подождал. — Кажется, это впервые, когда ты не знаешь, что мне ответить.
И он пошел торопливо, входя по плечи во все плотнее стелющийся над землей белый туман.
— Миша, нам надо спешить! Ты можешь опоздать на поезд, — крикнул он, оглянувшись. И было похоже, что это кричит из тумана срезанная голова.
39
Лебедев провел в поездке целых две недели. Побывал в Тайшете, в Канске. Больше всего он задержался в Иланской. Здесь, в крупном оборотном депо, сильнее других была революционно настроенная группа рабочих. Но здесь в жандармском отделении действовал свирепый ротмистр Свет, и все встречи с рабочими Лебедеву пришлось проводить на конспиративных квартирах, собирая каждый раз всего лишь по нескольку человек. В будущей стачке — а при восстании тем более — иланское депо могло бы сыграть значительную роль. И Лебедев не пожалел времени. Зато ему удалось здесь закрепить надежные связи и сговориться о создании боевой дружины.
В день, когда Лебедев уже собирался уехать из Иланской, к нему прямо после смены зашел Еремин, кочегар с маневрового паровоза, и сказал, что приехал агитатор из Союзного комитета и будет говорить о решениях второй конференции Сибирского союза РСДРП. Он зашел, чтобы пригласить на конспиративное собрание Лебедева.
— А ты не путаешь чего-нибудь? — изумленно спросил Лебедев. — Какая конференция?
Еремин, с лоснящимся от масла и угольной пыли лицом, сказал стеснительно:
— Точные слова передаю. Напутать никак не мог. А какая конференция — не знаю.
Лебедев отложил свой отъезд, чтобы послушать агитатора.
Собрались на квартире у Еремина. Девять человек, все паровозники. Агитатор был молодой, из студентов Томского университета. Он назвался Бакшеевым. Лебедев его видел впервые. Бакшеев пришел одним из последних. От порога поздоровался сразу со всеми и сел в сторонке, обдергивая и расправляя под пояском складки рубашки, сшитой из тонкого сурового полотна. Он был веснушчат, узколиц, с легким пушком на верхней губе.
— Какая была конференция, Бакшеев? — спросил Лебедев, подсаживаясь к нему.
— Сибирского союза. — Бакшеева распирало сознание своей большой осведомленности, но не хотелось выкладывать ее по мелочам. Тогда разрушится прелесть свежести зазубренного им короткого, но веского сообщения. И поэтому он всячески укорачивал свои фразы.
— Кто же в ней принимал участие?
— Все.
— Кто все?
— Все комитеты. — Он поколебался и, чтобы слишком короткими ответами не оскорбить Лебедева, добавил: — Было представлено семь комитетов из семи, присутствовало тридцать человек.
— А когда она состоялась?
— Пять дней тому назад.
Лебедев отодвинулся, погладил свою пушистую бородку.
«Странно, — подумал он, — очень странно. Была созвана конференция. И так быстро. Никакой предварительной подготовки, даже без намека на созыв. До отъезда из Красноярска я ничего о ней не знал. Кто же представительствовал от нас?
Пришел последний, кого ждали, и Бакшеев начал свое сообщение.
— Товарищи, — сказал он, глядя в одну точку на стене, чтобы не сбили его внимательные взгляды рабочих, — на днях состоялась вторая конференция Сибирского союза РСДРП. На ней представлены были все комитеты, и все решения приняты единогласно. Конференция заслушала доклад товарища Гутовского о его поездке за границу и разработала тактику Сибирского Союзного комитета на ближайшее время. Позвольте, я вам расскажу по порядку. Товарищ Гутовский был избран делегатом от Сибири на Третий съезд РСДРП. Но съезд не состоялся…
— Это точно? — спросил Лебедев с места. — Почему не состоялся?
— Совет партии отказался созвать его. Не нашлось достаточного количества комитетов, высказавшихся за созыв съезда. Как вы знаете, Третий съезд нужен был большевикам…
— А вы меньшевик, Бакшеев? — спросил Лебедев.
— Я агитатор Союзного комитета, — ответил Бакшеев, обиженно краснея, отчего на его верхней губе отчетливее выступили проклевывающиеся усики, — и я приехал, чтобы рассказать о конференции Сибирского союза. Мне мешают…
— Хорошо, продолжайте.
— Так вот. Поскольку нужного количества голосов у большевиков не оказалось, а представители комитетов все же в Лондон приехали, большевики провели там что-то такое, что правильнее было бы назвать фракционным совещанием. В свою очередь в те же дни состоялось в Женеве другое совещание…
— Состоялось фракционное совещание меньшевиков, — вставил Лебедев. — Если все большевики оказались на съезде в Лондоне.
— Товарищ Гутовский считает, что ни то, ни другое совещание не могло представлять собой партию в целом. — Подготовленное сообщение у Бакшеева пропало, он попер по целине. — Это была, как бы сказать, фракционная драка. Оба совещания вынесли свои резолюции. Они, конечно, противоречат друг другу. Принять нам какую-либо одну из них — значит опять пойти на новый раскол. Поэтому наша конференция приняла такое решение — правильное решение: встать по отношению к той и другой части партии в одинаково необязательные отношения, — он начал путаться уже и в словах, громоздить их как попало, — то есть не считать партийными директивами ни ту, ни другую резолюцию, а считать их просто резолюциями… Для выработки нашей тактики взять любое полезное, что говорилось на этих совещаниях. И резолюции тоже… Таким образом была разработана и принята единогласно — я повторяю: единогласно — тактика нашего Союзного комитета. И таким образом…