— Где они? — недоверчиво протянула Вера, хотя сердчишко у нее сразу запрыгало и за ушами дернулись какие-то жилки. — Ну, чего вы смеетесь, дядя Семен?
— Была нужда смеяться! Тебе из-за голов не видать, а я, как с каланчи, все вижу. Чшш, говорю! Ни гу-гу! Не подымай панику… А сама уходи. Делать тебе, девушка, здесь больше нечего. И деда своего с собой забирай.
Он ей сказал это как приказ. Вера, невольно подчиняясь, потянулась к Кузьме Прокопьевичу. И вдруг обо всем забыла.
— Савва! Там же Савва говорит…
Было очень далеко, Савва стоял то ли на пеньке, то ли на кочке, лишь немного возвышаясь над народом, и не все его слова долетали сюда. Но Вера нерасслышанное дополняла в уме сама.
— …свалить булыгинскую думу, — и Савва руками словно опрокинул ее, бросил под ноги, — это, товарищи, не все. Тот же царь все равно на нашей шее останется. Республику! Нам нужно демократическую республику. Совсем без царя. А рабочим — полные права. Самые полные! — Ветерок шевелил его длинные кудрявые волосы, отбрасывал назад, к затылку, и оттого казалось, что Савва движется, летит над землей. — Трудом рабочих рук вся жизнь держится. Мы этими руками сделаем все, сами…
Краснея от волнения, Вера бросилась к нему. Но Савва вдруг исчез, а люди всей массой почему-то двинулись ей навстречу. И Вера никак не могла пробиться сквозь эту стену. Кузьму Прокопьевича оттерла толпа. Семен потянул девушку за руку.
— Куда же ты лезешь? — сказал он сердито. — Я не шутя говорю; сейчас всякое может получиться. А ты в задние ряды пробиваешься.
— Ну! — и Вера заработала локтями еще прилежнее.
В средине толпы кто-то запел — Вера узнала густой бас Лавутина:
И сотни голосов подхватили, продолжили песню, наполнили ее огнем и страстью:
Радостной дрожью теперь отдавалось у Веры в груди:
Но как же, как же пробиться ей к Савве? Как сказать ему сейчас, сразу, что она была здесь и слышала все его слова?
— Что, барышня, не хватает силенки? — засмеялся пожилой седоусый рабочий, которого она толкнула локтем в бок, чтобы протиснуться хотя на вершок. — Зря стараешься. Поворачивай-ка с нами вместе, да песню подтягивай. Знаешь слова?
По-отцовски обнял ее за плечи и повел рядом с собой. Он пел хриповато. И замолкал, когда надо было взять высокую ноту, но петь с ним вместе Вере было очень легко.
Люди вышли из лога и стали подниматься на открытую елань.
Вдруг передние остановились, попятились, началось замешательство. Песня оборвалась. Редкой цепью, но широко перегородив елань, навстречу рабочим двигались жандармы, перемешанные с полицейскими, и вороненые стволы револьверов холодно поблескивали у них в руках. Вдали, на дороге, видна была пролетка с сидящим в ней Киреевым. Жандармы приближались.
— Братцы! — крикнули сзади. — А здеся казаки!
И действительно, оттуда, полукружьем охватывая рабочих с боков, рысцой наезжала казачья полусотня. Заломив на затылок фуражку и горяча шпорами своего буланого коня, Ошаров заорал:
— Р-разой-дись! — и скверно выругался.
— Куда же разойдешься? — спокойно ответили ему рабочие из ближних рядов. — И так мы все по домам идем.
Но есаул ничего не слушал, гарцевал, наезжая прямо на людей, и выкрикивал еще исступленнее:
— Р-раз-зой-дись! Ми-го-ом!..
Задрал коня на дыбы и скомандовал казакам:
— Шашки наголо!
Светлыми льдинками заблестели клинки. Всем сразу стало еще теснее. Раздались нервные возгласы:
— Передние, чего стали? Идите скорее!
Но оттуда ответили:
— Куда пойдешь? Жандармы не пускают, дорогу закрыли.
Седоусый рабочий отпустил Верины плечи, полез в боковой карман пиджака, вытащил «бульдог», пальцем покрутил барабан.
— Ну, барышня, давай забивайся в середку куда-нибудь. Эти пьяные рожи тут могут делов наделать.
Вера почувствовала, как у нее сызнова сильно заколотилось сердце. Но теперь не страх овладел ею, а внезапно вспыхнувшая ярость, протест против насилия, неодолимое желание разорвать, разметать это охватившее плотно народ, дышащее угрозами живое кольцо. Сразу все вокруг стало каким-то необычайно ясным и различимым, будто она поднялась и на крыльях полетела над еланью, так, как ей недавно казалось, летел Савва. И почему-то перед нею расступились люди, и она очутилась у самых сверкающих холодом шашек. Вере померещилось, что она видит на них чью-то невытертую высохшую кровь и даже различает запах остро отточенной стали. И это ощущение нешуточной опасности, от которой уходить всегда хуже, чем идти ей навстречу, толкнуло девушку вперед. Она сдернула с плеч сбившуюся косынку и махнула ею перед лошадиной мордой. Лошадь метнулась вбок. Вера стегнула косынкой прямо по глазам другого коня, заставив отпрянуть и этого. Быстро прошла в образовавшуюся брешь, и следом за нею хлынули рабочие, все шире раздвигая проход среди конных казаков. Ошаров успел заметить это. Мотаясь в седле, он поскакал наперерез прорвавшимся.
— Бей их шашками плашмя! Загоняй обратно!
Казаки не поняли его команды и врезались прямо в середину толпы. Люди бросились кто куда. Падали и сшибали друг друга. Шашки взлетали и опускались на головы, на плечи, на спины бегущих, раня даже при ударах плашмя.
На дороге попадались круглые обкатанные камни. Они полетели в казаков. Рабочие не решались пустить в ход оружие, чтобы не вызвать ответный огонь. Те, у которых были с собой палки, дубинки, стали спинами друг к другу и, не подпуская к себе казаков, выкрикивали:
— Долой самодержавие!
— Долой его поганое войско!
Теперь все перемешались — и конные, и пешие. Рабочие стремились уйти от драки, прорваться, рассыпаться по елани. Но там их все равно настигали верховые казаки и хлестали нагайками до тех пор, пока люди не падали на землю. Ошаров в восторге носился по полю из конца в конец, крутил над головой тонкой плетью.
— Бей! Бей сплеча! Хлещи их по чем попало!
Киреев, стоя на ногах в своей пролетке, издали наблюдал за свалкой. Толпа постепенно дробилась на отдельные островки, и они, точно плывущие льдины, все дальше отодвигались один от другого и шире расходились по елани. Полиции и казакам гоняться за каждым человеком стало труднее, и они бросались теперь только туда, где видели большие группы рабочих.
Веру затерли в гущу толпы. Мимо проносились верховые, прокашивая шашками дорогу и оставляя позади себя крики и стоны. Иногда оберегая девушку от удара, вдруг кто-нибудь из рабочих отбрасывал ее в сторону. Вера не замечала ничего. Хватала с земли камни, палки и бросала их в блеск сверкающих шашек, во вспененные лошадиные морды. Руки сами делали эту тяжелую работу, а в голове у Веры была лишь одна тревожная мысль: «Где Савва? Почему я его ни разу не видела? Что с ним?»
Потом, когда толпа вокруг нее начала редеть, стих топот и гик верховых — они все ускакали куда-то в другой конец елани, — Вера перевела дыхание и огляделась. Рабочие дрались один на один с пешими жандармами и полицейскими. А те стремились кого-нибудь захватить, увести с собой. Если это им удавалось, на выручку товарищу тут же бросалось несколько человек, и тогда снова вскипала короткая и злая схватка.
Вдруг в стороне коротко щелкнул одиночный выстрел. Было ли это ошибкой какого-нибудь дружинника или это жандармам дан был сигнал, но они сразу же вслед за этим открыли частую стрельбу. Люди заметались сильнее. На всех направлениях они теперь натыкались на выстрелы. Вера метнулась туда, куда устремилась большая часть рабочих.