— Как говорят, чем дальше в лес, то не вырубишь топором, — сказал Главный разочарованно. — Кто же это там под кем уютно улегся?
— Заглавие стиха «Грибок», — сообщил Зайчик. — Отсюда и коллизия.
— Почта нас подводит, — сказал Главный раздумчиво. — Между тем эпохе сейчас как никогда нужна живая связь с читателем…
Почта нас подводила всегда. И в самом деле, с какой стати человеку занятому, загруженному житейскими заботами о хлебе и крове, писать в редакцию письма? Если честно, то давно повелось, что послания в газету сочиняли в основном жалобщики или те, кто верил, будто их творения — это шедевры, которых читатели ждут не дождутся. Тем не менее, признаться, что почта газетному делу не помощник, никто не хотел. По числу писем в редакцию оценивались результативность нашего влияния на народные массы. Хотя на самом деле получалось так, что чем хуже дела шли в области и городе, тем больше писем к нам поступало, и тем выше оценивалась связь газеты с народом.
— Требуются добротные плоды народного творчества на сельскую тему, — сказал Главный. — Мне кажется, на эту тему в ближайшие дни будет обращено самое серьезное внимание партийного руководства.
Главный не упомянул об ожидавшемся приезде высокого гостя, который все еще должен был оставаться секретом, но все его поняли, поскольку со вчерашнего дня об этом уже талдычили на базаре.
— Константин Игнатьевич, — подал голос Бэ. Поляков. — Если действительно нужны хорошие рифмы на сельский лад, нужно действовать по системе. На самотек нам полагаться нельзя. Почему бы не заказать поэта? Выдать социальный заказ, предложить гонорар. И будут стихи.
— Где найти такого поэта? — спросил Главный. — И чтобы был без закидонов. — Он хмыкнул. — Ха, уютно под тобой. Надо же!
— Будет, — пообещал Боря. — Как штык. У меня в Москве есть мужик, он воспоет все, что мы попросим. Главное — гонорарий.
— Зайдешь с кандидатурой к заму, — озадачил Полякова Главный. — С ним вместе определите цели, которые следует поставить перед поэтом. Иначе он нам балладу об ананасах в шампанском, а мы ему — плати гонорар. Предупреждаю: лучше синицу в руки, чем шерсти клок. — Главный обвел Великий Хурал проницательным взглядом. — Какие еще идеи есть? Все сегодня должны понять, что нам надо решительно оживить газету. Предстоит делать ее интересно, броско. Во всех измерениях нужен столичный уровень.
— Константин Игнатьевич, — сказал, поднимаясь с места, фельетонист Луков, — у меня тема. Пальчики оближешь. Я ее для московских «Известий» берег. Да вот ваш призыв к столичному уровню… Вижу, надо жертвовать.
— Что у тебя? — спросил Главный. — Изложи суть.
— Значит, так, — сказал Луков, — предлагаю круто осудить бюрократию на колхозной ниве. Осудить, заклеймить, припечатать!
— Есть на то основания?
— Есть, и еще какие. Свежачок. Берендеевский райком партии направил уполномоченным на уборку озимых в колхоз «Красный колос» Шляподурова Василь Федоровича, управляющего трестом парикмахерских. Поставили ему задачу: обеспечить уборку и сдачу зерна государству в срок. Шляподурова многие знают. Он в своем деле — мастер, а в колхозном — ни бэ ни мэ, ни кукареку. Как увеличить настриг волос с головы клиента — для него не задача. А как обеспечить уборку? Чем рожь отличается от пшеницы? Тут не всё так просто. Для начала Шляподуров потребовал повсюду повесить лозунги: «Первый хлеб — государству!» Потом бросил клич: «Давай!» А давали колхозники слабо. Зерно еще не налилось. Тогда стригаль лично рванул в хозяйства. Стал давить: «Брить рожь почище!» «Овсы пострижены плохо». Колхозники в мать-перемать, а деваться некуда. Короче, Константин Игнатьевич, фельетон будет — блеск. Тем более сам товарищ Хрящев таких уполномоченных разделал на виду у всех. Можно фельетон цитаткой подкрепить.
— Где это товарищ Хрящев уполномоченных разделал? — Главный задал вопрос с большим подозрением и пристально поглядел на Лукова. — В какой области?
— В Вологодской, кажется, — ответил Луков. — Точно не помню, но у меня всё записано. Могу свериться.
— Не надо, — сказал Главный, — не сверяйся. Нам такой фельетон не нужен. Покритиковали вологодцев, вот и пусть у них в газете своих шляподуровых размазывают. А мы из-за одного случая родную область позорить на всю страну не станем. Дураки везде водятся. Нужна большая осмотрительность в выборе тем. Наш дорогой Никифор Сергеевич едет сюда не темные пятна выискивать. Ему нужен передовой опыт, и он его ищет. Наша газета призвана дать светлую и широкую панораму областной действительности. А нужен ли в таком случае черный мазок?
Сознательно или нет, но Главный неожиданно подтвердил то, что в виде слухов уже ползло по городу.
В кабинете воцарилось торжественное молчание. Оно свидетельствовало о том, что все понимали ответственность и торжественность момента, понимали и осуждали фельетонные поползновения Лукова. Конечно же, газета просто обязана давать широкую и светлую панораму наших областных достижений. Конечно же, факты, чернящие действительность, в такие торжественные дни предавать гласности незачем.
— Прошу всех понять, что в новых условиях партия требует упорно бить в одну точку — в кукурузу. Значит, в газете надо показать, что наша область повернулась лицом к чудеснице. Пусть товарищ Хрящев это увидит воочию. Нужны приметные заголовки, яркие шапки. Прошу предлагать без стеснения. Хотя бы в плане бреда. Мы шелуху отсеем, рациональное зерно сохраним.
— Есть лозунг, — сказал Стас Бурляев. Сказал и втянул голову в плечи, будто ожидал удара по шее.
— Прошу, — сказал Главный. — Откройте конкурс. Нам всё пригодится.
— Кукурузные початки растут от Крыма до Камчатки, — бросил Стас отчаянно.
— Неплохо, — сказал Главный. — Отнюдь. Возьмем на вооружение. Евгений Михайлович, пометьте там у себя. Можно дать в одном из номеров как шапку на всю первую полосу.
Стрельчук неторопливо развернул блокнот и что-то записал. Б. Поляков счел, что самый раз выступить с сольным номером и ему. Он быстро почиркал карандашом на листке, лежавшем перед ним, и прочел вслух:
— Не пожалел колхозник труда, кукуруза у нас — хоть куда! Поленился весной обормот — пустой у коровы живот.
Главный снял очки и взглянул на Бэ свирепо.
— Шуточки, Поляков? Ну-ну!
— Какие шуточки? — возразил Бэ предельно эмоционально. — Это всерьез. Текстовка к агитплакату.
— Поленился обормот — это, по-твоему, что? Можно так говорить о нашем советском самоотверженном труженике, даже если он лодырь? А?
— Не можно, значит, не будем, — голос Бэ звучал примирительно. — Это же просто вариант. Как вы предложили — в плане бреда.
— Бредить тоже надо в рамках коммунистической морали и здравого смысла, — успокаиваясь, сказал Главный. — Слово не воробей, вылетит — не оправдаешься. Вот накажу вас для примера. Вы мне предлагайте отработанные тексты, а не на тебе боже, чего не вырубить топором.
— У меня еще есть, — сказал Стас Бурляев и опять втянул голову в плечи. Главного он искренне побаивался.
— Излагайте.
— При кукурузном зерне быстрее сало растет на свинье.
Главный выпятил губу, потом облизал ее, будто пробуя слова и вложенное в них сало на вкус. Задумался.
— Стиш деловой, — сказал я, стараясь поддержать Стаса.
— Запишите, Евгений Михайлович, — согласился Главный. — У кого есть еще?
— Вот, Константин Игнатьевич, — продвинулся вперед Федя Куличок, редакционный художник. — Пока товарищи излагали, я набросал эскиз плакатика. Под лозунг «Где кукурузу растят, там большой прирост поросят».
Главный взял лист ватмана и стал разглядывать рисунок. Он почти принюхивался к нему, поскольку ноздри его возбужденно расширились и зашевелились. Наглядевшись, он бросил лист на стол и ткнул в него пальцем.
— Это К Т О?