Как-то неуютно выслушать голого старика, нависающего над тобой, касающегося твоего тела, о том, как в молодости он трахал пацанов, да ещё во всех подробностях.
Под влиянием опасения за филейную часть своего тела я даже на некоторое время стал как-то меньше обращать внимание на то, как дедок орудует на спине иголками и бритвочками-раковинами. Впрочем, где-то ближе к обеду все наколотые места так нещадно горели, что уже было всё равно, о чём там этот престарелый педераст разглагольствует. А окончание процедуры помню вообще смутно: чьи-то руки поднесли ко рту чашку с водой, я больше разлил, чем выпил. Доковылял до циновки. Дальнейшее слилось в череду пробуждений и провалов в неспокойный лихорадочный сон. Не знаю уж, что со мной случилось: нервное потрясение, болевой шок, последствие сепсиса или всё вместе взятое. Но дед Темануй, как я понимаю, всё это время был рядом, поил и кормил меня. По крайней мере, когда более-менее пришёл в себя, сидел он на корточках на соседней циновке. Оказалось, колбасило меня больше двух суток. Интересно, со всеми подросшими папуасами так сурово обходятся, или это мой родственничек торопился набить на моей шкуре сразу всю двадцатичетырёхлетнюю историю жизни Ралинги с прилагающимися татуировками защитно-магического характера?
Едва отлежался, дедок взялся за краткий курс молодого сонайского дареоя. Сподвигло на это Темануя впечатление от разговоров со мной, которое сводилось к трём немудрёным пунктам: первое - я действительно ничего не помню, второе - наставники из местного Мужского дома халатно относились к своим обязанностям по обучению потерявшего память, третье - я не совсем безнадёжен, и в мою голову можно впихать премудрости, которые необходимо знать уважающему себя сонаю.
И следующие два дня я выслушивал "лекции" по быту, культуре и обычаям моих новых сородичей. Впрочем, лекциями их можно назвать и без кавычек: дед Темануй оказался не лишён педагогических способностей, так что я действительно узнал немало полезного и нужного для жизни среди туземцев. К сожалению, записей вести возможности не было, приходилось полагаться на память.
Так что период реабилитации и восстановления я провёл с немалой пользой для себя.
Глава вторая
В которой герой, нашедший родню, задумывается о смысле жизни
Наконец, мои новообретённые сородичи-сонаи стали собираться обратно в свои горы. Темануй напоследок похлопал меня по плечу и прочитал небольшую прочувственную речь на тему: "Набирайся сил и опыта, Ралинга. Помни, чему я тебя учил. Не срами чести сонайского народа, внучек".
Я в ответ промямлил что-то в том же духе. Сонаи ушли на север по широкой тропе, местами вытоптанной до голой земли, по сухому сезону - твёрдой как камень. А я остался наедине со своими мыслями. Были они какие-то нерадостные и неуютные. В первую очередь думалось о том, что я, в сущности, самозванец, которого совершенно чужие люди долгие месяцы выхаживали и кормили, а хороший человек Темануй потратил на меня целых шесть дней, нанося защитные татуировки, поил и кормил с ложечки, пока я валялся с жаром, а потом ещё попытался вложить в мою голову чуток знаний об окружающем мире.
Следом за раздумьями о чужом месте, которое я занял в этом мире, в голову полезли всякие совсем уж идиотские мысли о смысле жизни и предназначении. Поскольку к философии во всех её формах я особой склонности никогда не имел, то извечные вопросы человеческого бытия очень быстро свелись к тому, что я могу сделать для окружающих.
Впрочем, в этих своих раздумьях я только и успел сформулировать самую общую цель: "Улучшить жизнь жителей Пеу". В последующие несколько недель думать было некогда. Началось всё с неожиданного ночного визита на моё лежбище девицы из числа завсегдатаек Мужского дома. Стеснительность стеснительностью, но когда к тебе в штаны (точнее под набедренную повязку) лезет молодое и горячее женское тело, основные инстинкты срабатывают как надо.
Следующей ночью - новая гостья. В общем, дней двадцать, наверное, ночевать одному не приходилось. С учётом того, что от работы в поле или на сборе морепродуктов на отмелях меня никто не освобождал, мыслей особых не было - разве что: "Что бы это значило?"
Ночные визиты стали происходить с несколько меньшей регулярностью, когда в Мужской дом заявился староста со своей свитой (один он появлялся редко - обычно всегда в окружении десятка, а то и более, прихлебателей) и заявил, что пора Сонаваралинге, то есть Ралинге из племени сонаев, то есть мне, обзавестись своим жильём и вообще хозяйством.
Хижину ставили бригадой в полсотни человек, в основном из обитателей Мужского дома: кто утрамбовывал и выравнивал глиняную площадку, кто из гибких веток вязал щиты, предназначенные для возведения стен, кто крепил их верёвками из лиан. В общем, по бестолковости и обилию лишних движений всё это напоминало выход студентов на субботник: если бы не несколько взрослых мужиков, которые худо-бедно весь этот молодёжный обезьянник организовывали и направляли в производительное русло вместо задирания друг друга, то не знаю, сколько бы продолжалось строительство. А так управились за день. На завтра, правда, те же организаторы и вдохновители прошлись по стенам, кое-где подтянув держащие всю конструкцию верёвки, подёргали солому (или как там называется нарванная трава) на крыше. Потом появился староста в сопровождении шамана. Тот побегал вокруг новостройки со своим магическим арсеналом, поотпугивал враждебных духов противным голосом и зловонным дымом каких-то трав - на мой взгляд, нечисти хватило бы и шаманского "пения", ну специалисту видней. Заодно шаман придирчиво осмотрел татуировки. Работой Темануя он остался вполне удовлетворён - пару раз только скептически буркнул что-то невнятное: видно имелись определённые расхождения в сонайской и бонкийской школах резьбы по живому. Ну ладно, это профессиональные разборки, людей необразованных не касающиеся.
После санитарно-магической обработки моего нового жилища староста толкнул прочувственную речь насчёт бонкийско-сонайской дружбы, которая будет и в будущем только крепнуть и развиваться. И о некоем Сонаваралинге, как символе этой самой дружбы. Говорил он в характерном для торжественных и ритуальных случаев витиеватом стиле, с использованием огромного количества малоупотребляемых в обыденной речи слов и выражений. Но общий смысл я прекрасно понял. Как и то, что со мной возятся из-за принадлежности к сонаям, с которыми у жителей Бон-Хо не очень простые отношения, остававшиеся для меня не до конца ясными.
Мне опять стало неудобно и захотелось чего-нибудь напрогрессировать местным папуасам. Но, увы, быт заедал: то обустройство хижины, то ночное общение с очередной гостьей, то работа на общем, так называемом "мужском", поле. Как я понял, свой участок баки и коя каждая семья обрабатывала сама, общими усилиями только регулировали подачу воды на поля. Но неженатые мужчины и подростки из Мужского дома кормились со специального "мужского" поля, на котором работали сообща. Надо сказать, особого усердия они при этом не проявляли: общее поле выглядело по сравнению с семейными участками запущенным и заросшим сорняками. Так что колхоз и в каменном веке демонстрировал свою ущербность перед частным хозяйством. Что и не удивительно, ибо как и в советском колхозе "мужской" урожай шёл не непосредственно холостякам и подросткам, его выращивающим, а сначала собирался в амбарах в центре деревни, а уж оттуда распределялся старостой, который старался и себя не забывать, и своим прихлебателям подкинуть чего-нибудь. Правда, он действовал, в сравнении с российскими чиновниками, весьма умеренно: большая часть продовольствия действительно возвращалась тем, кто его вырастил, какая-то часть уходила на общедеревенские пиршества. И только совсем немного доставалось старосте и его свите. Так что в итоге наш деревенский босс в основном кормился сам и кормил своих подручных за счёт личного хозяйства, где вкалывали по большей части его жёны и прочая родня.