В общем-то, прошло всё довольно сносно. Для первого раза. После получасового объяснения азов керамического производства я предложил подросткам вылепить что-нибудь на вольную тему. Результат был предсказуем: трое, видимо самые голодные, взялись за чашки, ещё шестеро принялись вылепливать что-то абстрактное, один сотворил глиняный шар с несколькими сквозными дырками. Мой вопрос, что это такое, вызвал среди подростков взрыв веселья: «Гы-гы-гы!!! Дурень Сонаваралинга не знает, как делают «хлёст-дубинку». Гы-гы-гы!!!» Впрочем, я почти сразу же вернул им с троицей, так как оставшаяся половина «учащихся», не отличаясь фантазией, принялась ваять мужские достоинства. Выходило по-разному: у кого с трудом узнаваемо, у кого-то вполне ничего — во всех анатомических подробностях, даже с двумя необходимыми дополнениями.
Так что я, раздосадованный проколом с заготовкой для кистеня, неожиданно для себя выдал тираду насчёт попыток компенсировать малые размеры агрегатов преувеличенным их изображением, и привёл в пример единственного из «павианов», который лепил голую женщину: с едва намеченным лицом и гипертрофированными бёдрами и грудями — этакую неолитическую Венеру: «Вот о чём надо думать, а вам — как будто своего мало».
Короче, успокаивать молодёжь пришлось, рявкая во всё горло и даже пустив в дело палку. Шаман, лежавший всё занятие на циновке у стены, прервал общение с духами и внёс парочку дополнений в учебный процесс по спинам шибко весёлых своим чудодейственным посохом. Заодно попенял мне насчёт чрезмерного либерализма и мягкотелости. Впрочем, веселись не все: часть «фалофоморщиков» сидела с потемневшими лицами (это у местных папуасов так прилив крови к лицу проявляется). Ну ладно, переживут.
На следующий день пришлось исполнять роль неквалифицированной рабсилы на починке растрёпанных ветром крыш односельчан — оказывается, ночью был неслабый ветер, повредивший немало хижин наверху холма и на обращённом к морю склоне. Работа не сказать, чтобы слишком тяжёлая: срезай ножом листья молодых пальм, да таскай к ремонтируемым хижинам, где их пускают в дело более опытные товарищи. Я, замаявшись резать каменным ножом (хотя и довольно острым, спасибо деду Теманую) листья, решил примазаться в качестве помощника к мастерам-кровельщикам. Немного поучился местному кровельному делу, не очень сложному. В Бон-Хо этим занимается основательно несколько человек только из-за того, что нужно не просто уложить длинные и широкие листья «уваки», но сделать это безупречно, чтобы не протекало, да и эстетическая красота не последнюю роль играет. Так-то почти любой может себе дома поправить крышу, но когда дело доходит до коллективных работ, как сегодня, то первую роль играют призванные мастера своего дела, которые, к тому же, знают особые заклинания, обеспечивающие высокое качество работы.
Управились со всеми пострадавшими крышами, народ отправился к площади у дома старосты, благо дождь сегодня прекратился.
Подобного рода мероприятия — это не просто выпивка и еда (закуской её называть язык не поворачивается из-за крайней слабости местного спиртного — слабее пива). Но ещё и общение. Я же теперь для жителей Бон-Хо не только представитель дружественного и могущественного племени, но и обладатель уважаемой профессии. Оказалось, Алка успела сделать рекламу новой влагостойкой посуде. И теперь желающие заполучить новинку спешили засвидетельствовать почтение и договориться, чтобы одна из следующих чашек (по слухам — не уступающих той заморской, которой гордится наш староста), досталась именно ему.
В числе желающих обзавестись модной новинкой оказался и владелец свиньи-рекордистки Боре, являвший среди довольно худых туземцев странным исключением. Такое ощущение, что свиньями он занимался, чувствуя некое родство к хавроньям. Больше Боре походил на бегемота из «Ну, погоди!», нежели на свинью, но и те, и те — парнокопытные. Так что хрюшек он разводил, небось, из-за отсутствия более близких к ним существ. Жил бы в Африке — возился бы с гиппопотамами.
Домой я двинулся в компании нашего лучшего свиновода, который уговаривал меня зайти и посмотреть на чудесных свиней, достойных самого таки. Согласился я только, чтобы поскорее от него отделаться. Запах что-то меня не воодушевил. Ну, их, этих свиней.
Подходил к хижине, уже почти выветрив остатки алкоголя.
А это что за… Алка, б…, неужели другого места не нашла наставить мне рога, кроме как у порога моего же жилища.
Впрочем, в следующее мгновенье я понял, что напрасно матерю свою подругу: исходи инициатива от неё, или, по крайней мере, будь она не против, её не приходилось держать вчетвером.
Не знаю, вошла ли моя атака против четырёх противников в историю местного боевого искусства, но клич «Убунаху!», с которым я кинулся в бой — точно получил распространение.
Первый удар своего дрына, я обрушил на плечо парня, пристраивающегося к Алке сзади. Тот, изменив намерения, скрючился на земле, жалобно заскулив. Остальные трое, бросив девчонку, повернули ко мне. Ага, оскорблённые мной «фалоформовщики». Один из троицы, примерно мой ровесник, однако был не из них. Ясно обиженные чужаком ребятишки пожаловались старшему брату.
Этого братца, как самого опасного из оставшихся противников, я и атаковал. Первый удар пришёлся ему точно в лоб. Никакого результата. Второй. То же. Он что, противоударный?! Я так не играю. В третий удар я вложил все свои силы. Моё оружие с треском переломилось о голову врага — всё-таки наскоро выломанная палка, предназначенная для защиты от обнаглевших свиней и для педагогических целей, не сравнится с боевыми местными дубинками из твёрдых пород дерева, которые выстрагивают неделями. Противнику моему хоть бы хны. С обрубком палки я пячусь от начинающих охватывать меня с трёх сторон папуасов, выставивших ножи. А где мой? Привычное место, петля на левом боку повязки, пустое. Да, совсем хреново. И не убежишь — эти уроды теснят меня к стене хижины. Алка сидит в ступоре за их спинами. Всё, конец моим планам о прогрессировании туземцев… Хотя… Не конец!!!
Чёрно-коричневый вихрь, снёсший всех троих моих врагов и наградивший их серией пинков, успокоившись, превратился в Боре.
Слышал я что-то насчёт того, что бегемот очень опасный зверь, несмотря на кажущуюся неуклюжесть.
— Ты нож мне давал на празднике — сказал толстяк — Ребро от свиньи отрезать, да и забыл забрать. Нож хороший. Ну, я и решил, что надо вернуть.
— Спасибо — ответил я, забирая подарок Темануя.
Из неудавшихся насильников возле моей хижины осталось только двое: с повреждённым плечом и самый старший, на которого, всё-таки подействовала серия ударов в лоб. Этот теперь сидел и как-то удивлённо озирался вокруг. Остальные «павианы» успели уже ретироваться.
Мой спаситель осмотрел поверженных мной противников.
«Силён же ты бить» — с уважением произнёс он, констатировав перелом ключицы у первого — «С таким ударом таки в регои запросто возьмёт. Подучиться немного, и хорошим бойцом будешь. Эй, забирай своего приятеля» — обращаясь ко второму, продолжил Боре — «И проваливай быстрей». С этими словами он потянул парня за висевший на шее амулет. Верёвка лопнула, оставшись вместе с продолговатым камнем зелёного цвета в руках толстяка. А хозяин амулета брякнулся обратно на пятую точку, подняв небольшое облачко пыли.
С двух несильных пинков фанатику-свиноводу всё же удалось поставить пациента на ноги и тот, по-прежнему удивлённо озираясь вокруг, потащил своего покалеченного приятеля прочь. Боре свирепо смотрел им вслед, крутя трофей вокруг пальца.
— Что это за камень? — вопрос вырвался у меня машинально.
— Сонавский, по-моему — ответил мой спаситель — Такие они иногда приносят на обмен.
— Он тебе нужен? — спросил я, озарённый неожиданной догадкой.
— А тебе зачем? — хмыкнул толстяк — Нужен такой, попроси своих родственников сверху, они тебе двадцать таких принесут.
— Да так, интересно — произнёс я.
— Ладно — протянул мне веревку с камнем Боре.
— Спасибо — поблагодарил я и добавил — Когда там поросёнок подрастет?