Бывало, мы ещё спим, а Борис Константинович тихо войдёт в палату, поглядит на своих больных, все ли чувствуют себя хорошо, и только тогда проходит в свой кабинет.
Сейчас вся наша страна готовится к празднованию 50-летия Великого Октября. В этот день чествуют лучших людей. И мне очень хочется, чтобы в числе многих, были упомянуты имена скромных тружеников хирургии Ярославской больницы.
Борис Константинович и Хасан Гаврилович делают великое дело. Они возвращают здоровье людям.
С уважением к Вам, Пугачёва В. В. г. Махачкала, ул. Гагарина 106, кв. 38′.
Нет, в качестве образца это письмо не годилось. Только я ни капельки не жалел, что нашёл его, а тем более, прочитал. Если вдуматься, что за причина подвигла обычную тётку на выступление в прессе, причем, в другом регионе? Личная выгода, самопиар? А может быть, в правду лечили так, что хотелось сказать спасибо? Это ж убиться веником! В сраной станичной больнице работали два хирурга!
В этот день меня слишком рано отправили спать. В другой половине нашего дома не принято по ночам жечь электричество. Ложатся и встают вместе с солнцем. Не сказал бы, что дедушка Ваня такой уж кугут. Просто лошадь в хозяйстве. Она задаёт иной распорядок дня. Вроде всё как у нас, только в зеркальной проекции. Конфигурация комнат, метраж — до сантиметра. И мебель один к одному, и расстановка. А вот, запах другой, фотографии на стене другие. Нет у нас и часов «кукушка».
Я долго ворочался. Сначала обдумывал текст письма, которое напишу сестре первого космонавта. Потом вспоминал поезд «Адлер — Владивосток», на котором ехали мы втроём: мамка, Серёга и я. Бесчисленные тоннели, долгий берег Байкала, мост через речку Амур, сахар из синих пакетиков, который, как ни размешивай, не хотел растворяться в горячем чае. Ещё — глухонемую девчонку, настолько красивую, что таких не бывает. На остановке в Чите, её отец ходил по вагонам и продавал самодельные поздравительные открытки с портретами дочери. Цветных фотографий делать ещё не умели. А вот, глухонемые уже тогда владели каким-то секретом. Цветы на пышной виньетке, губы девчонки и маленькое сердечко в её руках, были окрашены в розовый цвет. Я попросил мамку купить такую открытку. Думал, что сказочная принцесса хоть взглядом меня одарит. Только куда там! Даже не посмотрела, ушла вслед за отцом в другое купе.
Кукушка давно спала. Маятник на часах отбивал секунды. Ночь впереди, да ещё полдня, не считая прожитой жизни. Как долго тебя ждать, поезд с востока!
Глава 2
Проводник в прошлое
Я проснулся, когда первая полоска рассвета просочилась сквозь щели в ставнях. Окна на половине деда Ивана с утренней стороны. Во дворе фыркает лошадь. Утки в закрытом сарае подняли гвалт. С такою худобой и будильник не нужен. Первой кричит самая борзая: «Ка-ка-ка!» За ней уже вся стая дружно скандирует ту же речёвку.
И так, пока не откроют. Что интересно, орут исключительно самки. У селезней голос сиплый, пропитый. Их не слышно, а эти поднимут и мёртвого. Сладить с такой бедой можно единственным способом: всё поголовье пустить под топор. Точечные меры не эффективны. Вычислишь «главного оппозиционера», снесёшь горластую голову, а утром, чуть свет, такое же «ка-ка-ка», только с другим солистом.
— Штоб вы повыздыхали! — в сердцах говорит дед Иван, бросает в телегу упряжь, идёт открывать.
— Доброе утро!
— Доброе, доброе, — бросает он на ходу. — Спал бы ещё, твои всё одно на базаре. Будешь потом в телеге носом клевать. Чи ты в туалет?
— Не, — говорю, — нельзя мне сейчас спать. Мамка едет…
А тот уже приоткрыл дверцу сарая, сам в сторону отскочил, а стая — сплошным потоком! По грязи, по спинам соседей, но уже молча. Лишь изредка возмущённое: «ка?»
Лыска уже завтракает. На шее широкая торба с овсом, над нею глазищи в кровавых прожилках да рыжая чёлка.
За калиткой, которая ведёт в огород, перебирает ветвями старая вишня, на которой живёт та самая мама сверчиха, что поёт нам по вечерам. За листьями, мокрыми от росы, не видать даже ствола, не то, что её домика. Дорожка вдоль окон тоже сырая, вся в шариках пыли. Наверное, ночью шёл небольшой дождик. То-то небо такое умытое! Рассветный воздух гулок, прозрачен.
Баба Паша колдует у летней печки. На скрип калитки спросила не оборачиваясь:
— Тебе яичницу с салом?
Думала наверно, что муж. Кто ещё может подняться в такую рань, кроме Ивана Прокопьевича? Услышав моё «да», вздрогнула: