— Очень даже сполитично, — по-хитрому ответил Еруслан Костров, он боялся напрямки обидеть мельника: рассердится, быка не даст.
— То есть так притесняют, то есть так притесняют. Того гляди ноздри опечатают и рот заткнут, чтоб без налогу не дышал, не говорил. Эх, тяжко, — мельник взмотнул бородой, сморщил нос и горько замигал. — Ну-ка, Настя, плесни винца!.. Ведь у меня до новых правов, при царе, сорок десятин покупной земли было, а как право перевернулось, все отобрали, черт их залягай.
— Кому ж досталась земля-то ваша, извиняюсь?
— Кому… Беднякам да лодырям!.. Одиннадцать семей теперь на моей земле живут… Ка-му-у-на…
Борец недолюбливал деревенских кулаков и на сей раз не сдержался.
— Так, так… Людям большая польза. Это хорошо.. — сказал он.
— Что хорошо? — зло разинул мельник рот.
— Да вот это самое, как его?.. Приняв во внимание… и все прочее такое… Да… — в сильном смущении мямлил Еруслан Костров, тупоумно двигая бровями.
— Да вы кушайте винцо, не беспокойтесь, — выручила Настя. — А тебе, Марк Лукич, кажись, и не пристало жаловаться-то. Брюхо у тебя толстое, хозяйство неплохое, куры, гуси есть, коровы есть, мельница работает, даже бычишка есть…
— Ах вот! — щелкнул себя по лбу Еруслан Костров и перемигнулся с Настей.
— Дозвольте, Марк Лукич, вашего бычку-трычку осмотреть… Ведь я, можно сказать, с тем и пришагал по случаю цирка…
— Идем, — сказал мельник, обдав Настю мутным, как вешняя вода, холодным взглядом.
Они направились на зады усадьбы, в хлев.
— А ты этой кобыле заводской не верь. Стерва она… Мельница, мельница… Сама-то она мельница… Да мельницу-то мою вот-вот отберут ироды-то…
В мельнике бродил хмель, он икал, выписывал ногами вавилоны, споткнулся на тыкву, едва не зарылся носом в гряды.
Еруслан Костров вдруг остоповал, ударил себя по карману:
— Ах, извините великодушно; кисет забыл, — и рысцой к избе.
Мельник икнул, сел в гряды, сорвал огурчик, стал хрупать его белыми зубами.
Еруслан Костров вошел в избу.
— Чего забыл? — задрожала голосом Настасья и заперла дверь на крюк — Ты не вздумай меня облапить без хозяина… С тебя станется…
— Ну, что ты! За кого ты меня считаешь? Я не фулиган какой. — Еруслан Костров обеими руками схватил Настю за талию и поднял к потолку. — Чувствуй! Можешь соответствовать?
У Настасьи затрещали кости, лопнула шнуровка.
— Брось, жеребец! Задушишь, — прокряхтела она и накрепко защурилась.
Когда мельник дернул дверь, Настя быстро сняла крючок и стала мести избу.
— Ага! На запор… Это что такое?! — крикнул, топнул в половицы мельник.
В переднем углу ползал на четвереньках Еруслан Костров, ошаривал темные углы, бубнил:
— И черт его знает, куда он задевался…
— Да был ли у тебя кисет-то? — тяжко задышал мельник, сжимая кулаки.
— Тьфу! Два раза пардон. Так и есть. В цирке позабыл.
Настасья фыркнула, уткнув нос в изгибень руки, мельник проверил взором постель с горой подушек, — как будто все в порядке, — шершаво пробубнил:
— Идем быка смотреть…
Бык Фитька не мал и не велик, черный, лохматый, как собака, с плоским тугим подзобком.
Рога длинные и острые, хвост куцый. Если б не рога, его можно бы принять за обыкновенного медведя, и взгляд у него медвежиный, исподлобья, с загадочной этакой ухмылочкой.
— Бычишка ничего, — одобрительно отозвался мельник. — Чуешь, Фитька? Пред тобой образовался человек, борец называется. Ты, Фитька, животная с понятием, не фордыбачь, поддавайся ему. Чуешь?
Вслушиваясь в знакомый голос, бык вдумчиво обнюхивал вкусный воздух: от хозяина попахивало брагой.
— Бычка-трычка животная в плепорцию, — ощупывая, как цыган-барышник, все скотские статьи, прищелкивал языком Еруслан Костров. — Пудов пятнадцать весит?
— С гаком, — подхватил мельник. — Бычишка хоть куда.
— Ну, это для меня плевок. На закукры посажу и вкруг цирка по арене…
Бык ухмыльнулся, фыркнул, встал к циркачу хвостом. Мельник же от изумления попятился:
— Ну, брось, это ты тово… Отойди-подвинься. Врешь!..
— Кто, я, я вру?
— Ну, покажи свою силу. Вот камень — шевельни.
Борец приподнял восьмипудовый валун, надулся и швырнул его в стоячий пруд: волны взмыли в берег, гул пошел.
— Ух, ты, отойди-подвинься! — остолбенел мельник и, захохотав, бросился целовать борца. — Милай!.. Богатырь русск-а-а-й… Ну, расскажи про свои великие подвиги… Пойдем бражкой угощу…
Направились к избе. Мельник, пошатываясь, бубнил: