— Ой, держите, держите!
А прохожие в стороны шарахаются, к домам жмутся и сами кричат: «Держите! Держите!»
А бричка несется, лошади скачут как бешеные.
Вот-вот бричка разломается и все полетят на каменную мостовую со всего разлета.
Вдруг из-за угла выехал красный командир на лошади.
А бричка прямо на него несется.
Понял командир в чем дело.
Ничего не крикнул, а повернул своего коня и стал бричке наперерез.
Все глядели, ждали, что ускачет командир, как близко подлетят бешеные лошади.
А командир стоит, и конь под ним не шелохнется.
Вот уж совсем налетает бричка, — вдруг лошади опомнились и стали. Чуть-чуть до командира не доехали.
А командир толкнул коня ногой и поехал дальше.
Б. АЛМАЗОВ
ГОРБУШКА
Гришка, из нашей средней группы, принес в детский сад пластмассовую трубочку.
Посвистал в нее, а потом стал плеваться из нее пластилиновыми шариками.
Плевался исподтишка, чтобы воспитательница — Инна Константиновна — ничего не видела.
Я дежурил в столовой.
Суп разносить трудно, но я разнес все тарелки хорошо. Стал раскладывать хлеб на хлебницы.
Тут все ребята подошли.
Пришел и Гришка со своей трубочкой. Он как дунет в меня!
Пластилиновый шарик попал мне прямо в лоб и отскочил в мою тарелку с супом.
Гришка захохотал, а ребята захихикали.
Мне так обидно стало. Я старался, дежурил, а он мне в лоб, и все смеются!
В руке у меня была горбушка. Я себе ее оставил, я горбушки люблю.
От обиды я запустил этой горбушкой в Гришку.
Горбушка от его головы отскочила и покатилась по полу.
В столовой сразу стало тихо.
Инна Константиновна посмотрела на меня, покраснела, прошла через столовую, подняла горбушку, сдула с нее пыль и положила на край стола.
— Вечером, — сказала она, — когда все, после полдника, пойдут гулять, ты, Сережа, останься в группе.
Подумай над тем, что сделал. Ты приходишь в детский сад один, но завтра приходи с папой.
Когда я пришел домой, папа уже вернулся с работы.
— Ну как дела? — спросил он.
— Нормально, — ответил я и поспешил к своим игрушкам.
— Если нормально, то почему некоторые в шапке в комнату входят и, явившись с улицы, не моют руки?
Действительно, я и шапки не снял, и руки не помыл.
— Давай-ка, — сказал папа, — рассказывай, что у тебя стряслось.
— Инна Константиновна несправедливо наказывает! Гришка же мне первый в лоб шариком попал. Я в него горбушкой потом…
— Горбушкой?
— Ну да, от круглого хлеба. Гришка первый, а наказали меня!
Папа очень расстроился. Сел на диван, опустил голову.
— За что тебя наказали? — спросил он,
— Чтоб не дрался! Но ведь Гришка первый начал!
— Так!.. — сказал папа. — Ну-ка, принеси мою папку. Она в столе лежит, в нижнем ящике.
Папа ее очень редко достает. Там папины почетные грамоты, фотографии…
Папа достал конверт из пожелтевшей бумаги,
— Ты никогда не задумывался, почему у тебя нет ни бабушки, ни дедушки?
— Задумывался, — сказал я. — У некоторых ребят по два дедушки и по две бабушки, а у меня никого…
— А почему их нет? — спросил папа.
— Они погибли на войне.
— Да, — сказал папа. Он достал узенькую полоску бумаги. — «Извещение», — прочитал он, и я увидел, как у папы задрожал подбородок.
«Проявив мужество и героизм в составе морского десанта, пал смертью храбрых…» — прочитал папа дальше. — Это один твой дедушка. Мой отец.
А вот это: «Скончался от ран…» — это второй твой дедушка, мамин папа.
— А бабушки?
— Они умерли в блокаду. Фашисты окружили наш город. Начался голод. Ленинград остался совсем без продовольствия.
— И без хлеба?
— На день выдавали такой кусочек, как ты съедаешь за обедом.
— И все?
— И все… Да и хлеб-то был с мякиной и с хвоей… Блокадный… — Папа достал фотографию.
— Ну, — сказал он, — найди меня.
Но все ребята-школьники были ужасно худые и похожи между собой, как братья. У всех были усталые лица и печальные глаза.
— А вот — мама.
Я бы ее никогда не узнал.
— Это наш детский дом. Нас не успели вывезти, и мы всю блокаду были в Ленинграде.
Иногда к нам приходили солдаты или моряки. Приносили хлеба.
Мама наша была совсем маленькая и радовалась: «Хлебушко! Хлебушко!» А мы, ребята постарше, понимали, что бойцы отдали нам свой паек и на морозе сидят совсем голодные.
Я обхватил папу руками и закричал:
— Папочка! Накажи меня как хочешь!