0 стонати Руской земли помянувше пръвую годину и пръвых князей. Того стараго Владимира[48]не лзе бе пригвоздити к горам Киевскым: сего бо ныне сташа стязи Рюриковы, а друзии Давидовы, нъ розьно ся им хоботы2 пашут. Ярославнын3 глас[ся] слышить, зегзицею4 незнаеме рано кычеть: «Полечю, рече, зегзицею по Дунаеви, омочю бебрян рукав в Каяле реце, утру князю кровавыя его раны на жестоцем его теле». Ярославна рано плачет в Путивле на забрале, аркучи: «О, ветре, ветрило, чему, господине, насильно вееши? Чему мычеши хиновьскыя5 стрелки на своею нетрудною крилцю6 на моея лады вой? Мало ли ти бяшет горе7 под облакы веяти, лелеючи корабли на сине море? Чему, господине, мое веселие по ковылию развея?» Ярославна рано плачеть Путивлю городу на забрале, аркучи: «О Днепре Словутицю, ты пробил еси каменныя горы сквозе землю Половецкую; ты лелеял еси на себе Святославли насады8, до пълку Кобякова9: възлелей, господине, мою ладу к мне, абых не слала к нему слез на море рано». Ярославна рано плачеть в Путивле на забрале, аркучи: «Светлое и тресветлое слънце, всем тепло и красно еси: чему, господине, простре горячюю свою лучю на ладе вой? в поле без-водне жаждею имь лучи10 съпряже, тугою им тули11 затче?» Прысну море полунощи; идуть сморци12 мъглами: Игореви князю бог путь кажет из земли Половецкой на землю Рускую к отню злату столу. Погасоша вечеру зари. Игорь спит, Игорь бдит, Игорь мыслию поля мерит от великаго Дону до малаго Донца. Комонь13 в полуночи Овлур14 свисну за рекою, велить, князю разумети: князю Игорю не быть, кликну — стукну земля, въшуме трава, вежи15 ся половецкий подвизашася. А Игорь князь поскочи горнастаем к тростию16 и белым гоголем на воду. Въвръжеся на бърз комонь и скочи с него босым влъком. И по-тече к лугу Донца и полете соколом под мьглами, избивая гуси и лебеди завтроку и обеду и ужине. Коли Игорь соколом полете, тогда Влур17 влъком потече, труся собою студеную росу: претръгоста бо своя бръзая комоня…А не сорокы въетроскоташа, на следу Игорове ездит Гзах с Кончаком18. Тогда врани не граахуть, галици помлъкоша, сорокы не троекоташа; по лозию ползоша толко дятлове тектом путь к реце кажуть; соловии веселыми песньми свет поведают. Млъвит Гзак Кончакови: «Аже сокол к гнезду летит соколича ростреляеве своими злачеными стрелами». Рече Кончак ко Гзе: «Аже сокол к гнезду летать, а ве соколца опутаеве красною девицею». И рече Гзак к Кончакови: «Аще его опутываеве красною девицею, ни нама будет сокольца, ни нама красны девице, то почнут наю птицы бита в поле Половецком».
Рек Боян… «Тяжко ти головы кроме плечю, зло ти телу кроме головы», — Руской земли без Игоря. Солнце светится на небесе, Игорь князь в Руской земли. Девици поют на Дунай, вьются голоси чрес море до Киева. Игорь едет по Боричеву[49] к святой Богородици Пирогощей. Страны ради, гради весели.
Певши песнь старым князем, а потом молодым пети: слава Игорю Святъславличу, буй туру Всеволоду, Владимиру Игоревичю. Здрави князи и дружина, ноборая за христьяны на поганыя плъки. Князем слава и дружине. — Аминь.
Не прилично ли было бы нам, братья, начать старинными словами тяжелое повествование о походе Игоревом, Игоря Святославича? Пусть же начнется эта песнь согласно с действительными событиями этого времени, а не по замышлению Боянову. Ведь Боян вещий, если желал кому сочинить песнь, то разбегался мыслью по дереву, серым волком по земле, сизым орлом под облаками. Ибо он помнил, по его словам, прежних времен усобицы: тогда пускал десять соколов на стадо лебедей [и который из них] догонял какую, та первая [и] пела песнь старому Ярославу, храброму Мстиславу, который зарезал Редедю перед полками Касожскими, прекрасному Роману Святославичу, Боян же, братья, не десять соколов пускал на стадо лебедей, но свои вещие персты возлагал на живые струны; а те сами пели рокотом славу князьям.
Начнем же, братья, эту повесть от старинного Владимира до нынешнего Игоря, который возбудил ум крепостью своею и изострил [его] мужеством своего сердца; исполнившись воинственного духа, навел свои храбрые полки на землю Половецкую за землю Русскую.
Тогда Игорь взглянул на светлое солнце и увидел [что] все его воины покрыты от него тьмою. И сказал Игорь своей дружине: «Братья и дружина! лучше ведь быть зарубленным, чем плененным; так, сядем, братья, на своих борзых коней, чтобы поглядеть на синий Дон». Склонился у князя ум к [страстному] желанию, и охота попробовать великого Дона заступила ему знамение: «Хочу я, сказал [он], сломать копье на границе степи Половецкой, с вами, сыны Русские, хочу [или] сложить свою голову, или напиться шлемом из Дона»…
48
Владимир — Владимир Мономах. 2