сильные пальцы, крепко прижимающие ее ладонь к своей груди. Кай не нравился ей, о нет! Ей нравились красивые, галантные мужчины в белых костюмах и широкополых шляпах, которые смиренно улыбаются и предлагают прогуляться вечером под руку по набережной. Кай был горячий, дикий, настоящий зверь в человеческом теле, он окружил себя рамками приличия ее общества, но его первозданная натура все равно прорывалась сквозь эти оковы и тогда на нее обрушивался целый водопад неудержимого мужского естества. Imany don’t be so shy (work in progress) Кай вложил шкатулку в холодные руки балерины и указательным пальцем небрежно раскрыл крышку, с характерным звуком разрывающейся ткани сверкнула серебряная молния. Бэлла вскрикнула, но шкатулку из рук не выпустила, как завороженная наблюдая за отдаляющимся мужчиной. Широкая его спина, облаченная в белую, намокшую от гремящих и перекатывающих волн рубашку, отражала вспыхивающие на неспокойном горизонте молнии. Свет маяка горел непрерывно, кладя теплый свет и теплые тени на смуглое лицо Кая, который, прикрыв глаза, словно бы сливался с океаном. Его пальцы перебирали невидимые клавиши, шкатулка играла душевную, оголяющую душу мелодию. Небо темнело быстро, по этапам погружаясь в черноту ночной бури. Светлячки, словно бы заблудившись, залетели в этот ошибочно принимаемый за Пандемониум кусочек рая, они светились яркими звездами в бушующей ночи. Бэлла забывала, как дышать, потому что Кай, окруженный взмывающими в ласково разверзнувшееся небо волнами, окутанный сетью ярко-рыжего света маячного фонаря, облаченный в намокшую одежду, что не скрывала его мощную, точеную морем фигуру, начал танцевать. Нет, это не было похоже на балет. Балеруны в ее труппе никогда так не танцевали. Никто так никогда не танцевал. Потому что музыка, тихо игравшая в шкатулке распространилась на весь горизонт, от кромки буро-фиолетовых туч до горящего огнями мокрого побережья Сан-Франциско, звуки веселья с которого были уже не слышны в снисходительном грохоте свободной стихии. Как океан скинул оковы, сдерживающие его истинную сущность, саму суть его бытия, покрылся рваными лоскутами серого, бронзового, изумрудного, темно-ультрамаринового, разбавленными кружевом холодной белесой пены, так и высокий моряк с чувственными, потрескавшимися губами и взъерошенными, отросшими черными волосами, отринул глубинное значение слова - «путы», позволяя внутренней бездне, сидящим внутри него чертям вырваться наружу. С каждым движением руки, с каждым взмахом головы, с каждым прыжком все выше в небо, он становился единым с окружавшей его стихией. Зажмуренные глаза, приоткрытые губы, наполненные соленой влагой игривого шторма, освещенное кричащими свободным воплем молниями, что раскрывали свои страждущие рты, поглощая своим нетерпением глубокие, плотные облака. Гром раздался именно в тот момент, когда Кай, раскинув руки так, будто они были огромными крыльями, совершив искусный поворот на вытянутой, как струна ноге, взлетел в страстные небеса, и ударившиеся о маяк волны скрестили свои шпаги на его обращенной к невидимому божеству голове. Бэлла осознала, что дышит, когда по ее щекам начали течь теплые слезы невероятного восторга. Она не испытывала такого никогда. Ни когда танцевала сама, ни когда танцевал кто-то из именитых балерунов. Кая не было, был Бог. Океан. И страсть. Кай упал на холодные камни маяка, как будто сбитая ветром птица. Его черные штаны, голые стопы, белая рубашка, которая боле не скрывала гибких сильных мышц, напряженные вены на шее. Он изгибался под эту нежную, томную музыку в озере океанских брызг, в котором отражались фиолетово-серебряные молнии, его тело кричало, как раненая чайка, сносимая потоком бурлящей воды в открытую бездну. Шторм набирал обороты, и волны уже выходили из берегов, перекатываясь через высокий скалистый берег. Бэлла ощутила острые языки ледяного океана на своих лодыжках, когда Кай сделал несколько медленных, но чувственных движений и опустился перед ней на колени. Он медленно поднимал глаза. Темные. Глубокие. Не человеческие. - Бэлла, - голос хриплый, низкий, словно не Кай это был, а Властитель Вод. В ужасающе черных глазах читался животный голод растрескавшейся страсти, наполнявшей его вены. Мокрые, горячие руки проскользили по тонкой талии, Кай прильнул всем телом к не сопротивляющейся балерине, обхватил ее подрагивающими от восторга руками. От Кая пахло тиной, солью и электричеством. Бэлла не знала, как пахнет электричество, но этот запах воздуха после грозы опьянял ее. Волевые губы, жаркие, сухие и настойчивые впились в ее, сильный язык проник внутрь, целуя так, как Бэлла никогда не целовалась, погружая ее ослабевшее тельце в пучину оглушительной неистовости. В груди ее трепетала онемевшая от происходящего птичка, грозясь вырваться наружу, а раненая чайка Кая пела песню страсти океану. Были ли рай и ад, была ли жизнь и смерть, была ли сама Бэлла в том моменте, где она была? Ядовитые волны неизведанного чувства полностью затопили ее самообладание и ее разум, она готова была раствориться в Кае без остатка и ни малейшая доля рассудительности не пробудилась в ней, когда матрос стянул с ее плеч мокрое платье, оголяя грудь. Бэлла чувствовала себя древнегреческой богиней, приносившей себя в дань Зевсу. Грозный пучок молний не прекращал водить ее по своему лабиринту неизведанного. Кай отпрянул неожиданно, сжимая подбородок балерины и смотря взглядом полным сожаления в ее прекрасные глаза. - Шторм крепчает, идем,- шепнул он ей, подхватывая на руки, словно пушинку. Постели на вершине маяка не было, ровно как и не было ничего, напоминающего роскошь и комфорт. Но в крохотной комнатке с маленьким окном было до невозможного уютно. Яркий прожектор маяка освещал часть комнатушки с обветшавшей, потрепанной мебелью: старым деревянным комодом, широким креслом и небольшим диваном, покрытым свежей, белой простыней. Стены были угрюмо-серые, сырые, но в комнате все же витал аромат тепла и простого счастья. Бэлла знала, что отдав себя этому мужчине, она отдавала Богиню в руки Божества. Кай жаждал ее всю, любил ее всю, готов был превозносить каждый миллиметр ее тленного тела - и она знала это слишком хорошо. Стоя у окна и наблюдая за тем, как черно-синие море треплет своими иллюзорными, бледными брызгами стены маяка, Бэлла не могла не замечать, как Кай стягивает со своего тела мокрую одежду, от него веяло жаром, который преодолевал расстояние в тридцать сантиметров от него до нее и впитывался в ее продрогшую кожу. Бэлла не сомневалась, а вот аристократка в ней с ужасом понимала, что отдай она свое целомудрие этому нищему, ничего не имеющему за душой матросу, кто же возьмет ее потом такую замуж. Но где-то на подсознательном уровне она была уверена, что Кай - это вспышка в ее жизни, это вулкан, который взрывается лишь раз, она знала, что он - ее первая и последняя жажда. Юная балерина никогда не была ясновидящей, но она с грустью осознавала: два мира, схлестнувшиеся в одной точке, в итоге родят лишь взрыв, в котором суждено будет погибнуть каждому из них. Бэлла хотела втянуть в свой мир Кая, но тот, впитывая как губка молоко самое важное, умное, изощренное из высокого мира аристократов, продолжал оставаться жарким и страждущим признания матросом. По его венам текла соленая океанская пена. Бэлла прильнула губами к широкой венке на его запястье, кусая, чтобы попробовать - на языке ее остался несмываемый вкус морской соли. Бэлла никогда не знала мужчину, но была дерзкая до открытий, и стоящий позади нее обнаженный мужчина казался прекрасным началом ее исследовательского пути. Бэлла трепетала изнутри и снаружи, ей неведом был способ сдерживания томившейся в груди орлицы. Многие звали сие чувство любовью, но Бэлла не знала, где грань у любви, та грань, что перетекает в обожающую зависимую похоть. Она не знала, что испытала во время танца Кая, все ее нервные окончания побелели изнутри от того электрического магнетизма, что он излучал. В комнате было темно и тепло, а бурные океанские кони продолжали свой неистовый бег, создавая убаюкивающую мелодию нежной страстности. Кай откинул несколько прядей с белоснежной шеи балерины, мягко поглаживая место, где только что лежали ее кремового цвета кудри. Поцелуй пришелся чуть выше плеча. Его губы бесслышно, но ясно вещали: "Люблю", "Почитаю", "Боготворю". Бэлла передернула плечами, разворачиваясь, чтобы окинуть взглядом нагую мужскую фигуру. Она никогда не видела обнаженных мужчин, вид сего подтянутого, загорелого, развитого тела с мощной грудной клеткой, красивыми бедрами, стройными сильными ногами вызывал у нее жажду. Будто она была в пустыне, а Кай - крохотным оазисом воды в безбрежных песках огня. Кай снова оголил ее плечо, наслаждаясь видом подсвеченной фонарным светом кожи, и улыбнулся. Бэлла смутилась, заглядывая в беспросветные черные глаза, которые говорили о том, что весь он - пожелание ей счастья. - Кай,- пугаясь своего голоса. Она впервые назвала его по имени так требовательно, желающе. Матрос улыбнулся, прищуривая глаза, чтобы тыльной стороной руки прогладить нежную кожу шеи до самой ключичной выемки. - Мои пальцы покрыты мозолями, - низко прошептал он, - я пораню твою прелестную кожу. Большие руки, как бы в доказательство его слов, развернулись ладонями, открывая взору Бэллы шрамы, порезы и мозоли, этими же руками чер