Выбрать главу

Случай этот несколько улучшил незавидное положение подвижника, и волей архипастыря Прокопий был пострижен в рясофор. Пострижение совершено 31 октября 1854 года начальником Голосеевской пустыни иеросхимонахом Моисеем, и постриженный инок получил новое имя — Паисий.

Получив со званием рясофорного монаха или рясоносца благословение носить рясу и камилавку, Паисий видел в этом одеянии не только особенный вид наружного платья, но и средство для усмирения и удручения души, ибо самое наименование — ряса — показывает грубое вретище…

Чтобы сохранить навсегда бодрым и неразвлеченным ум свой, инок Паисий закрыл окончательно храмину своей души и с молчаливым самоуглублением шествовал по избранному им тернистому пути… С монастырской братией обращался не особенно вежливо, и как бы умышленно стараясь вынудить встречного или беседующего на насилие или оскорбление, — досаждал тому словом, а иногда и действием. Ежедневно являясь в церковь, приходил туда, как бы в забывчивости, — босиком или в сапогах на одну ногу, что делал даже зимой… Иногда чтец, завидя его в церкви, предлагал ему, за недосугом собственного времени, прочитать часы, но Паисий вместо ответа принимался широко шагать по церкви, а если начинал читать — делал внезапно продолжительную паузу, приводя этим слушателей в немалое смущение…

Монастырское начальство, видя бесконечные причуды Паисия, но не уразумевая духом открывавшейся в нем благодати Христовой, стало смотреть на него, как на душевнобольного, и не в состоянии было придумать никаких мер к предотвращению его дальнейшего юродства…

12 декабря 1854 года инок Паисий отпросился в двухмесячный отпуск для свидания с матерью, которая в течение 14 лет, т. е. со дня поступления сына в обитель, ни разу не видела его. По возвращении своем из отпуска о. Паисий от послушания записчика был освобожден и послан в братскую хлебню. Но по истечении года, а именно 10 ноября 1855 года, за крайним недостатком церковных певцов, был снова переведен на Ближние пещеры и определен на прежнее клиросное послушание.

Здесь о. Паисий пробыл несколько месяцев. Особенному юродству не предавался, а в тайне занимаясь усовершенствованием духа, был даже назначен помощником уставщика. В будущем его ожидала в Лавре видная почесть, но он не прельщался этим. Признавая все блага и удобства временной жизни, якоже уметы Христа ради (Флп. 3, 8), о. Паисий едва только замечал, что люди начинают относиться к нему с подобающей честью и должным вниманием, тотчас принимался за прежний образ жизни, и чтобы избежать новых искушений и соблазнов, решил навсегда удалиться от людей.

Был праздничный день. В летней церкви на пещерах шла Божественная литургия… Вот пропели антифоны, совершен малый вход, приближается время чтения апостола… О. Паисий, отыскав накануне зачало и главу апостола и заложив страницу лентой, с благоговейным вниманием выходит с книгой на середину церкви и начинает говорить прокимен. Но открывая Апостол для чтения, видит, что ленты, которой заложена была страница, нет: товарищи-клирошане, желая подшутить над чтецом, нарочно вынули ее из книги. О. Паисий стоит в недоумении, забыв, что ему читать. Происходит пауза, вслед за которой озадаченный чтец закрывает книгу, кладет ее на солею и, нарушив безмолвную тишину искусственно-неестественным хохотом, озираясь и приседая, выбегает через алтарь церкви на двор…

После этого знаменательного и загадочного для многих случая о. Паисий на клиросное послушание уже не вернулся. Он стал скитаться по городу и киевским монастырям. И только изредка заходил в Лавру во время богослужения и, ставши в церкви около клироса, принимался умышленно бормотать бессвязные слова.

Из клирошанской келии о. Паисия выселили и поместили в сторожке. Но блаженный и от этого комфорта наотрез отказался. Он нашел себе убежище где-то на чердаке, проводя дни свои во всяком злострадании: летом он терпел дневной жар, а зимой — стужу и холод.

Вскоре лаврское начальство начало убеждаться, что все творимое о. Паисием есть не что иное, как предумышленное юродство, и потому переместило его на послушание в Китаевскую пустынь на кухню.

Здесь о. Паисий еще более усу1убил свое юродство, совершая втайне великие дела терпения, любви, добра. Приходя в поварню раньше всех, он приготовлял дрова и воду, зажигал огонь и, помогая поварам в их тяжелой работе, изнурял плоть свою усиленными трудами.