Какой-то мальчуган вмешался:
— Капитан ест и пьет наверху, у аги… Вот он вышел на балкон. Ого! И голова у него обвязана полотенцем; значит, пьян вдрызг!
— Архонт тоже спит, храпит! — послышался за ним веселый голос. — Даже пушка его не разбудит!
Они обернулись. Вдова Катерина, кругленькая, с пухлыми губами, краснощекая, подошла, запыхавшись. У нее на голове была новая зеленая шаль с большими вышитыми розами, щеки ее горели, вычищенные ореховым листом зубы сверкали.
— Он сейчас на седьмом небе, спит и храпит! — повторила Катерина, игриво посматривая на Манольоса и улыбаясь. — Ты напрасно шлешь к нему вестников, Манольос!
Манольос повернулся к ней лицом, но испугался и опустил глаза. «Это же зверь, — подумал он, — зверь, пожирающий людей. Отойди от меня, сатана!»
Вдова подошла ближе. От нее одуряюще пахло — настоящий зверь! Но тут же она услышала чье-то грозное рычание и обернулась. Опустив голову, на нее мрачно смотрел Панайотарос. По-видимому, он тоже бежал, потому что дышал прерывисто, и его покрасневшее, изрытое оспой лицо было страшно.
— Пошли! Пошли! — сказал Манольос, торопя друзей.
Они побежали вверх по склону и вскоре исчезли в кустарнике.
Стиснув зубы, рассерженный Панайотарос сделал шаг-другой и остановился перед Катериной.
— Ты что же, ходила домой к этому парализованному хрычу? — прорычал он и, дрожа, наклонился к ее плечу. — Что тебе нужно было от него? Мерзавка, я тебя сожру!
— Я не гипс, чтобы ты мог меня съесть! — засмеялась вдова, скользнула в толпу и остановилась около великана, державшего знамя.
— Потерпите, дети мои! — говорил теперь священник, расхаживая взад и вперед среди своих людей. — Потерпите, сейчас придет начальство, придет и отец Григорис, кончатся наши муки! Мы вырвались с божьей помощью прямо из когтей смерти. Снова пустим корни в землю, не погибнет наше поколение! Не погибнет, дети мои, — оно бессмертно!
Раздался радостный крик, словно улей загудел, потом все притихли. Некоторые женщины, расстегнув блузки, стали кормить грудью детей, чтобы те не плакали. Великан опустил знамя на землю, а столетний старик протянул свою мозолистую руку к мешку и улыбнулся.
— Слава тебе господи, — пробормотал он, — пустим снова корни! — и перекрестился.
Тем временем со всех сторон сбегались напуганные селяне, подошло и несколько старух; собаки устали лаять и обнюхивали пришельцев; а мальчуган, держась за веревку, все звонил и звонил в колокол.
Над миром расстилалось синее бархатное бескрайнее небо с разбросанными по нему редкими звездами. Подняв глаза к небу, пришельцы смотрели на него, доверчиво ожидая прихода старосты и решения своей судьбы. В наступившей тишине слышалось ласковое журчанье льющейся воды.
— Ну, чертов капитан, налей еще, — сказал ага, слушая, как журчит ручей. — Это похоже на сон. Хорошо нам живется, налей, выпьем еще, чтобы не просыпаться. И имей в виду, когда подерутся греки, дай мне знать, чтоб я спустился с кнутом.
— Не беспокойся, ага, я смотрю внимательно и дам тебе знать! Я на вахте!
— Позвал бы сеиза, пусть придет с трубой! Может быть, он мне понадобится. Юсуфчик, разожги мою трубку!
Юсуфчик зажег длинную трубку с янтарным наконечником, ага закрыл глаза, начал курить, и ему казалось, что он вот так, сидя на подушке, с большой бутылкой и Юсуфчиком, входит в рай.
Манольос тем временем вернулся и, воздев руки, кричал, с трудом переводя дух от быстрой ходьбы:
— Расступитесь, расступитесь, братья, священник идет!
Мужчины вскочили на ноги, женщины вытянули шеи и затаили дыхание. Хоругвь опять поднялась, снова заколыхалась около священника, старики с иконами опять стали за ним. Священник перекрестился.
— В добрый час, — пробормотал он и продолжал ждать, не двинувшись с места.
Пришел Михелис и, нагнувшись к уху Манольоса, тихо сказал:
— Спит он, храпит, я не смог его разбудить. Перепил, переел, я толкал его, но он даже не пошевелился. Как я ни кричал ему, он ничего не слышал, и я оставил его в покое.
Пришел и Костандис.
— Хитрая лиса, этот мерзкий старик! — сказал он возмущенно. — Пронюхал ловушку, — занят я, заявил, не приду! А если у нас собираются, говорит, помочь этим оборванцам, свалившимся в село, то он даже ломаного гроша не найдет для них! И пусть лучше не стучат в дверь, никому не открою, говорит.
Как раз в этот момент вернулся и Яннакос.
— Я видел учителя, он читал свои книжонки; сейчас, ответил, закончит чтение и придет; и, как решит поп Григорис, так оно и будет.