Сколько я без памяти лежал – не знаю. Только вдруг слышу чей-то голос:
-Похоже, это англичане его так отделали! Вот бедолага-то!
Открываю глаза, смотрю, надо мной стоят двое. Только совсем незнакомые. Вроде, на «Термидоре» таких не было… Один молодой, рыжий, и лицо все веснушками усыпано. Похоже, из деревенских. Другой, постарше, чернявый, горбоносый, в круглых очках. А глаза у него узкие и злые, как у того англичанина…нет, пожалуй, даже злее будут. Уставился он на меня и спрашивает:
-Ты кто такой? Как зовут?
-Комиссар села Ильинского. – отвечаю. – А звать меня Степан Гуркин.
Они переглянулись. Видимо, решили, что я вру или умом повредился.
-Комиссар, говоришь? – ехидно спрашивает чернявый. - И кто ж, позволь спросить, тебя комиссаром назначил? А?
-Товарищ Дора. – говорю. – Они у нас в селе революцию устроили…
-Ишь ты! – усмехнулся чернявый. – Успела-таки эта дура дел наделать, пока мы ее не шлепнули… Так уж не к ней ли ты шел, товарищ комиссар? А то, смотри, можем тебя к ней отправить…так сказать, в штаб генерала Духонина7… Не желаешь?
Вот оно что! Выходит, убегал я от волка, да нарвался на медведя. Только одно и остается…
-Нет. – отвечаю. – Я не к ней, а к вам шел. Хочу вместе с вами англичан бить. И всех, кого вы велите. Хоть отца, хоть мать родную – никого не пожалею!
Похоже, мои слова чернявому по нраву пришлись. И говорит он мне:
-Что ж, Степан Гуркин. Нам такие как ты нужны. Принимаю тебя в свой отряд. Отныне ты – красный боец революции, наш товарищ и собрат!
Ох, слава Богу, уцелел! А то уж боялся – убьет меня этот чернявый… Когда же он ушел, спрашиваю я рыжего парня:
-Кто это такой был? Ну тот, что со мной говорил?
А он отвечает:
-Это сам товарищ Ефим Вендельбаум, командир эскадры «Меч революции».
И вот уже второй день я вместе с ними плыву по Двине. Мы идем на Михайловск. Так приказал товарищ Вендельбаум. Завтра утром мы будем в Ильинском.
Хорошо вы тогда смеялись надо мной, дорогие землячки! Да только последний смех лучше первого. То-то я завтра посмеюсь, когда вы заплачете!
21 мая. Мы заняли Ильинское без боя: англичане уже ушли в Михайловск. Для острастки товарищ Вендельбаум велел дать по селу пару залпов: избу Семена-кузнеца в щепки разнесло… Когда же мы высадились на берег, то первым делом арестовали старосту, лавочника, а заодно деда Акима, чтобы лишнего не спрашивал. Да еще с десяток мужиков, тех, что тогда хотели меня англичанам выдать. Я не забыл никого… Потом их расстреляли перед всем селом, как пособников интервентов. Один упал было, да вскочил и ну бежать! Второй раз выстрелили – вроде, попали. Смотрим, а он зашевелился, стонет, ползти пытается… Ишь ты, сволочь, какой живучий! Тогда товарищ Вендельбаум не спеша подошел к нему и выстрелил в голову… Отбегался, вражина!
Что до отца Якова, то сперва мы его не нашли. Машка, дочь его, сказала, будто уехал он в соседнее село. Даже, когда товарищ Вендельбаум ей наган ко лбу приставил, то же твердила, пока не упала замертво. Да мы ей все равно не поверили. Перерыли весь дом и на повети под сеном нашли-таки попа. Вернее, это я его нашел и наших позвал. От нас не спрячешься!
-Что ж ты, тестюшка, от нас хорониться вздумал? – спрашиваю я его. – А англичан с иконами встречал… Или они тебе дороже, чем родня?
А он мне в ответ:
-Был ты, Степка, дураком, дураком и остался! Видно правду говорят: дурака лишь могила исправит… Прости тебя Господь!
Повели мы попа на допрос к товарищу Вендельбауму.
-Ты убитых интервентов с иконами встречал и их убитых отпевал? – спрашивает его комиссар.
-Да. – отвечает отец Яков. – Встречал я их с иконами ради того, что они наш край от вас, крамольников и смутьянов, защищают. А отпеть убитых англичан меня их полковник попросил. Потому что сделать это было некому…
-Тебя тоже никто не отпоет! – вскинулся товарищ Вендельбаум. – Эй! Отвести попа туда, где его дружков-интервентов закопали, и расстрелять! Что, поп? Поди, страшно умирать-то? Тогда откажись от своего Бога. Все равно Он тебя от смерти не спасет. Может, тогда я тебя в живых и оставлю…
-Нет. – только и вымолвил отец Яков. – Не откажусь.
Как услышал это комиссар, так аж побагровел от ярости.
-Уведите его! – закричал. И повели мы отца Якова на кладбище, туда, где возле церкви убитых англичан похоронили.
Наши его не сразу убили. Первый раз нарочно мимо стреляли. Думали, поп пощады просить станет или бежать попытается. Вот потеха-то будет, когда его на бегу пристрелят! Только он стоит, не шелохнется, сам бледный, как смерть, лишь губы шевелятся. Похоже, молится. Второй раз выстрелили – опять мимо. А потом третий раз – наповал. Не спасли попа его молитвы!