Вообще подобных выдержек можно привести много, но их всякий может найти сам, если только не смешивать литературу с порнографией. Ни один писатель «Божией милостью» не соблазнился идеей описать плодородие как выражение идеальной любви.
«Fecondite» Золя, конечно, не порнография, но это и не художественное произведение. Это всего лишь публицистика патриота, испугавшегося за будущность Французской Республики.
Этот отмечаемый и в философии, и в литературе всех времен и народов факт противоречия между чувствами, связанными с половой в узком смысле слова и с родовой жизнью, доказывает самостоятельность того и другого начала, доказывает, что брачная любовь есть сама по себе цель, а не средство продолжения рода.
И ни саркастический смех Мефистофеля[71], ни блестящая аргументация Шопенгауэра не могут поколебать этого вывода. И Дон Жуан и Фауст чувствуют глубокое противоречие между любовью и физическим сближением, на которое их наталкивает посторонняя злая сила. Не нужно становиться и на точку зрения Шопенгауэра.
По мысли последнего, все возвышенное и патетическое в любви есть только обман природы, есть только приманка, посредством которой природа заставляет влюбленных достигать ее великой цели-продолжения рода, причем он подробно выясняет, что влюбленным друг в друге нравится именно то, что нужно для здорового и красивого потомства.
Но для объяснения всех этих фактов вовсе нет нужды в антропоморфическом представлении природы, как какой-то не то мышеловки, не то мошеннической лавочки, какое дает нам Шопенгауэр. Учение о координации и гетерогении (разнородности) целей в природе, имеющей единое начало, вполне объясняет основную гармонию жизни пола и жизни рода, вовсе не требуя отрицания самоценности половой любви, как это делает Шопенгауэр. Правда, он старается доказать, что продолжение рода есть задача более важная, чем все личные любовные переживания, но такая высокая оценка родовых целей совершенно не вяжется с его пессимизмом, по которому продолжение рода есть лишь продолжение обмана человека природой.
Ведь если жизнь индивидуума не имеет ни смысла, ни значения, то не имеет значения и жизнь рода, ибо и бесконечная цепь нулей равняется одному нулю.
Как мы видели, истинная любовь всегда имеет индивидуальный характер, вследствие которого только известное лицо, и только оно одно, имеет для любящего абсолютное значение как цель в себе. Шопенгауэр говорит, что это необходимо для точного определения индивидуальности потомка. Но для чего нужно такое определение? Ведь если индивидуальность сама по себе не имеет никакого значения в одном поколении, то не может она иметь какого-либо значения и в следующем. Шопенгауэр говорит, что любовная страсть между родителями существует для ребенка, так как она служит залогом гармоничности и красоты ребенка, его совершенства. Но ведь это уже совсем другой принцип. Красота и совершенство, как мы видим, вовсе не необходимы в борьбе за существование, а часто даже служат препятствием успеху этой борьбы и никоим образом не выводимы из воли к жизни. И если Шопенгауэр для объяснения половой любви вынужден прибегнуть к понятию красоты и совершенства, хотя и в следующем поколении, это доказывает несостоятельность его теории, что половая любовь есть выражение воли к жизни, так как ясно, что здесь мы имеем дело не с волей к жизни, а с волей к определенному характеру этой жизни, причем часто этот характер ставится дороже самой жизни, почему иногда, «полюбив, мы умираем», как поет Азра. И нисколько не спасает теорию Шопенгауэра перекладывание неудобных для его теории понятий красоты и совершенства из одного ящика в другой, из нынешнего поколения в следующее. Откройте оба ящика одновременно, и будет ясно, что неудобные для философа понятия от этого перекладывания не прекращают своего непрерывного бытия, ибо и нынешнее поколение есть следующее в отношении к прошлому.
Вообще рассуждения Шопенгауэра о любви — это рассуждения слепого физика о цветах, и какой-нибудь бульварный роман или цыганский романс может дать более для понимания любви и брака, чем вся «метафизика половой любви» немецкого пессимиста, у которого совершенно отсутствует то, что Данте называет «intelletto cTamore».
Таким образом, и естествознание и психология говорят нам, что цель половой жизни вовсе не состоит в размножении, что пол в человеке имеет какую-то свою самостоятельную цель. Но ведь это еще не ответ. Наука говорит только о том, что не есть цель брака, но не говорит о том, в чем именно состоит эта цель и каково нормальное отношение пола и рода.