сил византийского богословия, практически неизвестной на Западе βплоть до эпохи Возрождения и даже более позднего времени, выступало богословское умозрение образованных мирян. Фотий, прежде чем стать патриархом в 858 году, был «не профессором, занимающим кафедру», а светским интеллектуалом. Он мог обратиться к поэту как гомерист или рассуждать о греческом театре, в том числе о комедиях Аристофана, а затем заняться полемикой, выступая против западного учения о Filioque. Но, возможно, более яркой иллюстрацией в данном случае является Михаил Пселл, живший два столетия спустя. В контексте нашего исследования этот христианский эллинизм представляет собой главным образом интеллектуальный субстрат доктринального развития, и именно в этом качестве мы всегда будем иметь его в виду, хотя сам по себе он и не является предметом нашего изучения. К VII столетию «кафолическое православие на Восто ке», как мы его назвали, обрело свою собственную идентичность и начало двигаться в своем собственном богословском направлении. Некоторые вопросы, волновавшие его начиная с IV и V веков, продолжали занимать центральное место в доктринальной жизни Церкви. Это прежде всего христологический вопрос (или группа вопросов), который долгое время решали на Востоке собор за собором, богослов за богословом и император за императором: каждый предлагал свое окончательное решение, однако безуспешно. И даже когда этот вопрос наконец был разрешен, он не только оставил в своем шлейфе несколько длящихся расколов, но и возник снова в качестве формы для разрешения спора об иконах. Ничего подобного восточным христологическим дискуссиям не существовало на Западе, который вместо этого обсуждал вопросы соотношения природы и благодати или смысла таинств; для Востока это были христологические проблемы (может быть, они вообще таковыми и являются), которые, однако, не стали предметом дискуссии среди греческих христиан. В богословском споре между Востоком и Западом отразилась ситуация, которая его и породила: обе стороны были не в состоянии понять друг друга, даже если представители Запада могли читать по-гречески, а греки или представителя Востока — по-латыни.
Было бы неверно и самонадеянно полагать, как это делают многие западные историки, что достойны внимания только те главы доктринальной истории Востока, которые касаются его отношений с Западом. Напротив, даже исследователь западной истории может получить пользу, если больше узнает об особенностях восточного развития. Хотя читатель, несомненно, почувствует, что автору близок «дух восточного христианства», его благочестие и богословие, предлагаемая его вниманию история все же рассчитана именно на западного человека и написана в западном контексте. В конце концов, именно западный человек, будь то язычник или христианин, породил латинскую пословицу «Ex Oriente lux».
Глава I Авторитет Отцов
В 7-м веке главенствующей фигурой в развитии христианского вероучения на Востоке был Максим Исповедник, о котором современные историки с большой похвалой отзываются как о "самом универсальном уме 7-го века и, быть может, последнем независимом мыслителе среди богословов византийской церкви" [001], как о "по-видимому, единственном плодотворном мыслителе всего столетия" [002] и "подлинном отце византийского богословия" [003]. Святым он был признан довольно рано, быть может, даже при жизни [004], а столетие спустя (или чуть позднее) его провозгласили "святым ветераном многих сражений" [005]. Однако те же богословы, которые хвалебно наделяли Максима такими эпитетами, дали понять, что само наименование "исповедником" предполагает что угодно, кроме независимости, самобытности и плодотворности, и что "исповедуемое среди нас" предполагало "поддержание догмы богословия" [006]. Будучи исповедником и богословом, Максим был обязан хранить, оберегать и защищать учение, переданное отцами, так как "исповедовать душой и устами" означало утверждать то, "чему научили нас отцы" [007]. Таким образом, в любом богословском доводе надлежало сделать так, чтобы зазвучали "голоса отцов как свидетельство веры церкви" [008], так как это и было "богословием", то есть исследованием связи между Отцом, Сыном и Святым Духом в Троице [009] тогда как "домостроительство" касалось воплощения Слова [010]. Сходное различие пролегало между "заповедями" и "догматами" [011]: с помощью первых Бог отделил тех, кто был Ему послушен, а посредством вторых наделил их "светом знания", потому что вероучительные положения относились как к Богу, так и к видимому и невидимому, равно как к Божьему промыслу и суду [012]. По той же причине следовало различать "учение" и "любовь" [013].