Он всего месяц назад вернулся из своей поездки на Средний Восток. Его монетки были спрятаны, ждали того дня, когда он завладеет всеми. Всего лишь одна из остающихся пяти беспокоила его, и он подозревал, что каким-то образом, где-то в античности кто-то сделал эту монетку неузнаваемой. Но, так или иначе, он ее найдет. Кто-то знал, как она выглядит и где находится, вопрос был только в том, сколько времени ему придется потратить, прежде чем он понемногу-потихоньку выдавит из них эту информацию.
Не он единственный чувствовал что-то в воздухе. В последние месяцы в прессе — и вовсе не в таблоидах, а в крупных городских изданиях — стали появляться странные истории. В пикап, принадлежащий малоизвестной курьерской службе, запрыгнула коза, сдвинула рукоятку стояночного тормоза и поехала вниз по склону холма, остановилась она, только врезавшись в дерево, выпрыгнула в открытое окно за секунду до того, когда в машине вспыхнуло пламя и начался пожар, в котором машина сгорела дотла. Две свиньи около месяца назад ворвались в пончиковую, стянули с полдюжины пончиков в глазури и удрали через парковку в бар молочных продуктов драйв-ин[35]. Они принялись рыть там землю и остановились, только когда испуганный бармен дал им молока. Когда их наконец выпроводили с парковки, они нашли себе другое довольно сложное развлечение на асфальте парковки — подбрасывать и ловить пончики своими пятачками. Потом стали поступать сообщения из Хантингтон-Бич; сообщалось о гиппопотаме, который появился в одно туманное утро и очень быстро исчез навсегда. В Мексике тридцать китов выбросились на берег.
Журналисты, в отличие от Пеннимана, находили все эти происшествия довольно забавными, а Пенниману они слишком уж однозначно напоминали одержимых и гадаринских свиней[36]. Словно какая-то невидимая рука пробуждала природу из долгой летаргии, словно существовали какие-то контрзаговоры и божественные комплоты, видимые ему не до конца, либо им непонятые.
Кто-то должен был явиться и занять места Маниуорта и Ауреуса. И когда Пенниман разделается с Пфеннигом, в мире появится человек, непреднамеренно готовый занять и его, Пфеннига, место, если какая-либо из монеток найдет его. Хитрость состояла в том, чтобы признавать их, когда они появлялись, а они непременно должны были появиться — один из них имел неотслеживаемую монетку. Они тысячи лет работали как один, все Смотрители, и все это время чья-то тень затмевала их усилия. Случались тайные визиты, исчезновения монет, возвращения монет после долгого отсутствия во владение обезьянам или в сумки опоссумов — все это было какой-то теневой симфонией, которой дирижировал… кто?
Пенниман знал тайну человека, который дирижировал оркестром, он знал, кто на самом деле надзирает за процессом. И еще он знал, что этот человек хочет искупить свою вину, не позволив монетам соединиться в одних руках. Это было благородное деяние, длящееся уже две тысячи лет. Но предполагаемая личность оставалась для Пеннимана загадкой. Нельзя же просто найти в телефонном справочнике Сил-Бич имя «Искариот, Иуда» и прийти к нему по названному адресу. Он мог быть мэром, или мастером по ремонту телевизоров, или, даже еще вероятнее, бродягой, который спал сейчас у стены бетонного сортира под пристанью. Он мог назвать себя кем угодно. Существовали определенные тесты, которые выдавали идентичность Смотрителей, но хозяин Смотрителей тестированию не поддавался, за исключением случая отлова его ночью при свете луны. Что ж, он довольно скоро даст знать о себе, кто бы он ни был. Пенниман его вынудит. Он форсировал это событие уже двести лет, собирая и пряча монеты. Отдавая одну, чтобы в другом месте получить две, он не останавливался ни перед какими формами жестокости, покупая и продавая королей и президентов, складывая серебряные монетки в стопки, одну на другую. И теперь горшочек был почти полон. Почти.
Все приходило в расстройство, и это вполне отвечало интересам Пеннимана. Он иногда (а в последнее время все чаще) предпочитал белый шум музыке по радио. Он находил хриплый, хаотический крик ночного ужаса и затыкал уши, чтобы не слышать вялого смеха человеческих существ, изображающих веселье. Он нащупал фляжку в кармане пиджака и допил остатки розового антацида[37] с привкусом мела. У него возникло ощущение, что по коже на его затылке ползут мурашки, и несколько секунд ему казалось, что он дышит пылью. Он чуть ли не чувствовал, как ползет его пульс, словно усталый, проржавевший двигатель. Трясущейся рукой он нащупал стеклянный пузырек в кармане брюк, вытащил его, впился взглядом в остатки эликсира на донышке и отрицательно покачал головой, словно в недовольстве. Потом с гримасой на лице допил содержимое пузырька, завинтил крышку и убрал пузырек в карман.
36