Выбрать главу

Остатки кофе он вылил на землю и кивнул человеку, приближающемуся к нему по песку. Он почувствовал, как эликсир из пузырька потек по его венам, укрепляя его. Человек, приближавшийся к нему, был жутким занудой и к тому же помешанным на всяких летающих тарелках. Он настаивал на том, чтобы Пенниман приходил в местное литературное общество, и не желал слышать ответа «нет». Пенниман не исключал, что этот человек знает больше, чем говорит, что он Смотритель, что у него есть монетка. Может быть, монетка и сейчас лежала в его кармане. Может быть, он владел ею, не зная, что она такое. Может быть, он и есть тот, кого ищет Пенниман?

Пенниман показал на стул и привстал, словно в приветствии. Он пошарил в кармане, где лежала серебряная монетка в четверть доллара и подмигнул человеку, а тот сел с широкой идиотской ухмылкой на лице.

— Вот посмотрите-ка, — сказал Пенниман, крутя монетку в пальцах. Монетка вдруг исчезла словно чудесным образом, а потом Пенниман, изображая огромное удивление, извлек ее из уха человека.

* * *

Прямо посередине пристани на старом, ржавом вертлюге, который раньше был выкрашен в веселенький красный и белый цвета, стояла подзорная труба, которую в ясный день можно было навести на море и увидеть остров Каталину. Можно было повернуть подзорную трубу на север к гавани Лос-Анджелеса или на юг, на нефтяные поля Хантингтон-Бич. Высокий старик с коротко подстриженными волосами уронил в щелку десятицентовик и навел трубу на берег, потом медленно настроил фокусировку. Неподалеку от телескопа стояла похожая на гольф-мобиль небольшая красная машина с электроприводом, у нее, как у старого «кадиллака», уменьшенного шаманами-урбанистами, двадцать процентов объема занимало внутреннее пространство, а восемьдесят процентов — всякие наружные навороты. Ездил этот мобиль на двенадцативольтовой аккумуляторной батарее, которая сейчас была подключена к электросети для зарядки. Кататься по пристани дозволялось только людям почтенного возраста. Или тем, у кого было плоховато с ногами.

Артур Истман прищурился, прижавшись глазом к трубке подзорной трубы. По лицу человека, которого он разглядывал, трудно было что-то сказать, кроме, пожалуй, одного: этот человек ждет кого-то и чего-то. В ветре чувствовалось какое-то отчаяние, медленный треск судорожного векового поворота к концовке, тихий шепоток переворачиваемых последних страниц книги. Дядюшке Артуру это сильно не нравилось. Следующая неделя покажет. Он развернул подзорную трубу в другую сторону и оглядел море. Ничего.

Время на пользование подзорной трубой кончилось, и Артур сошел с невысокого помоста, на котором была установлена труба. Он мог бы пройти по пристани, посмотреть, какой улов у рыбаков. Ветер был для него полезен. В этот момент он увидел племянника Наоми, Эндрю Ванбергена, который ловил рыбу у лавки, где продавали наживку, вместе с молодым Пиккеттом, оба они громко смеялись. Они явно еще не заметили его. Пожалуй, лучше к ним не подходить. Пиккетт опять начнет задавать свои бесконечные вопросы. Варево в кастрюле уже закипало, и при нем орудовало слишком много поваров. Ему не требовался Пиккетт, он мог и сам на нетвердых ногах подойти к вареву с солонкой. Он был хороший парень — оба они были хорошими ребятами, — и их время еще придет. Но пока оно еще не наступило. Пусть себе удят рыбку.

Садясь в свою машину, он отметил, что Жюль Пенниман завязал разговор с одним из глупых как пробка друзей Эндрю. Пенниман пребывал в отчаянии, но отчаянные люди в то же время самые опасные. Он донимал парня фокусами с монеткой. Дядюшка Артур задумался на минуту, потом снова повернулся к бескрайнему морю, а потом медленно поехал по пристани и вскоре оказался на Главной улице.

* * *

Доктор посетил тетушку Наоми тем же днем ближе к вечеру.

— Она пережила сильный испуг, — сказал вполголоса доктор, когда Эндрю, приоткрыв дверь, засунул в комнату голову. Доктор вышел на площадку и прикрыл за собой дверь. Эндрю грустно покачал головой, пряча за спиной пакет с шоколадными конфетами. Доктор молча снял очки, потом неторопливо и тщательно протер их лоскутом ткани и надел, прищурился, снял опять и протер еще раз, превращая свои действия в некий драматический спектакль. Эндрю, едва сдерживаясь, недовольно смотрел на него.