— Все возможно,— согласился отец.— Похоже, пожар был запланирован. Как будто еще с ночи под стог был подставлен фитиль.
— Приехал поздно, да и шланг дырявый взял...— с горечью добавила мама.
Все подозрения падали на бывшего участкового милиционера, а теперь пожарника Спасибина. Он нас ненавидел, как и многие сельчане, за то, что мы, как они говорили, изменили русской православной вере и перешли к баптистам. В отместку нам не раз били стекла и бросали во двор тухлые яйца.
Мои братья и сестры притихли и с сожалением смотрели на горюющих родителей, а я от страха боялся поднять глаза. «Может, признаться? — крутилось в голове.— Нет, только не сейчас! Меня все возненавидят, будут презирать. Ведь я уничтожил труд всей семьи, без корма оставил скотину... Хоть бы никто не вспомнил, что я любитель костров». К счастью, родителям было не до меня.
— Похоже, это он мстит нам,— устало вздохнул отец.— Ну что ж, Бог ему судья. Проживем как-нибудь до весны...
Наступившая зима была необычайно холодной. Ртутный столбик, бывало, падал ниже сорока. На сердце у меня было так же холодно, неуютно и мрачно. Казалось, огромная ледяная глыба придавила меня и не отпускала ни днем, ни ночью. Не один раз просил я у Бога прощение за непослушание и самонадеянность, но облегчения не получал. Часто мне казалось, что вот-вот кто-то откроет мой ужасный секрет. Грех разделил меня с родными, я не мог смотреть им прямо в глаза и в конце концов замкнулся в себе.
«Летом буду работать больше всех! — успокаивал я себя, мечтая этим загладить вину.— Накошу сена много-много!» Костры я уже не жег. К огню у меня появилось неистовое отвращение.
Наступила весна. А у меня в душе по-прежнему царил холод и мрак. Все мои решения хоть как-то загладить вину не приносили мне мира и покоя. Без особой радости я наблюдал, как в лесу появились огромные проталины, как расцвели подснежники, а потом мать-и-мачеха и медуница.
Закончился учебный год. Я перешел в восьмой класс.
— Вот и лето наступило,— как-то за обедом сказал отец, щурясь от бьющего в окно яркого солнца.— Самое трудное осталось позади. Слава Богу, пережили нелегкое время! А нынче трава хорошая... Недельки через две можно отправляться на сенокос.
Я не мог дождаться предстоящей работы и действительно готов был гору своротить, только бы искупить тайное преступление.
И вот сенокос начался. Я работал, как мне казалось, больше всех. Коса жужжала и пела в моих руках. После каждого взмаха на землю ложилась ровная зеленая полоса. Терпкий запах свежескошенной травы приятно щекотал ноздри. Я выкашивал отдельные огромные поляны и каждый день подсчитывал, сколько еще нужно сена, чтобы восполнить нанесенные пожаром убытки.
Отец заметил, что я накосил больше всех и похвалил за усердие.
После сенокоса меня еще больше стали мучить угрызения совести: «Ты накосил сена больше, чем сжег? Ну и что из того? Ведь до сих пор все думают, что виноват Спасибин. Ты успокаиваешься, что никто не знает о проступке? Но Бог обо всем знает. Тобой все довольны, хвалят? А на самом деле ты — обманщик».
Незаметно промчалось лето. Я снова пошел в школу, старался хорошо учиться, примерно себя вести. Как-то раз мой классный руководитель, встретив отца, похвалил меня за хорошую учебу и прилежание.
Когда папа рассказывал маме, что учитель доволен мной, я с горечью думал: «На самом деле я не такой хороший. Я обманщик, трус...» Укоры совести становились невыносимыми, я мучился под тяжелым бременем вины. «Надо во всем признаться,— говорил я себе.— Нельзя так жить дальше. Хватит лицемерить! Если Христос придет, я же останусь вместе с грешниками!»
Каждое воскресенье мы всей семьей ездили в город на богослужения. Кроме того, я посещал подростковые собрания. Слово Божье часто касалось моего сердца, и тогда мне казалось, что проповедник, зная, что творится в моей душе, говорит лично для меня.
На одном из собраний пресвитер проповедовал о Божьем милосердии. «Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши и очистит нас от всякой неправды»,— прочитал он из Библии. Этот стих я знал наизусть, но никогда не задумывался над его значением.
«Бог может простить любой грех, если человек признается в нем и захочет оставить,— говорил проповедник.— Но для этого необходимо исповедать свою вину не только перед Богом, но и перед тем, против кого мы согрешили. Бог прощает кающегося и снимает с него бремя греха...»
От этих слов у меня замерло сердце. Тревожные мысли с новой силой нахлынули на душу: «Сколько ты будешь мучиться? Разве ты не устал от непрестанных угрызений совести? Не откладывай, сегодня же признайся во всем, и Бог освободит тебя...»