- Копты третьего дня в городе.
- Видел. Вчера ко мне шёлк смотреть приходили.
- Но приехали-то они не за шёлком.
- Знаю, зачем они приезжают.
- Да, утром караван из Ракки пришёл. Вот надумал я сходить, глянуть. Может, спасу хоть одного. И мне помощник давно в доме нужен.
- Сходи, сходи. Святое дело.
- А ты не хочешь пойти?
- Да у меня ж гость.
- И правда! Пустая моя башка, сам уже не знаю, что болтаю. А ты что к церкви авву по улице ведёшь, через ряды-то разве не короче выйдет?
- Давно ж ты у меня, Сержис, не был, если не помнишь, как от моего дома идти. - рассмеялся Юнус, обнажив белые зубы.
- И то верно. Прости, брат. Ну, Бог в помощь, пойду я. Авва, благослови.
И разошлись, Сержис засеменил вверх, к рядам и базару, а Юнус с монахом - вниз по улице.
- Что тебе Сергий предлагал купить? - переспросил отец Хризостом, по привычке произнося имена на ромейский манер.
- Сегодня на рынке партию мальчишек будут торговать. С Кипра все, ромеи. Мустафа захватил при набеге, ещё месяца три назад, ты, авва, не слышал разве?
- Дурные вести быстро доходят. - кивнул монах.
- Пленных ещё не всех распродали. К нам детей завезли. Здесь их копты скупают.
- Чтобы спасти от неверных?
- Ох, - Юнус невольно усмехнулся, - да ты, отец, я смотрю, совсем таких дел не знаешь. Оно, впрочем, может и ни к чему. Ремесло у коптов такое. Евнухов делают. Скупают мальчишек-рабов и кастрируют. Многие при этом умирают, но зато выжившие потом идут в двадцать раз дороже, чем были куплены. Спрос большой. Нынешний халиф так помешался на кастратах, что скупает их повсюду и держит возле себя днём и ночью. Белых называет своей саранчой, а чёрных - воронами. А за правителем и знать не отстаёт. Да, неверным это не в новинку. Их поэты чаще воспевают страсть к юношам, чем к девушкам, их законоведы изыскивают оправдание для разврата со своим рабом, а в кабаке всего за два дирхема постояльцу предложат девушку или мальчика на ночь.
- Господи, помилуй! - монах перекрестился и покачал головой.
- Поосторожнее бы ты, отец, с крестным знамением. - нахмурился Юнус, озирая пустую улицу, стиснутую по обе стороны домами, - Не в Царь-граде ведь. Запрещено здесь. Хоть по своему кварталу идём, а мало ли кто на пути встретится? У нас ещё не так строго, а в другом месте неверные не поглядят, что ты паломник.
- Да здесь, вроде, нет никого. - примиряюще заметил монах.
Юнус ещё раз мысленно подивился тому, как безлюдно нынче утром. Квартал словно вымер. Куда все подевались?
Они обогнули угол дома вдовы Ханна, поворот и - Юнус заморгал, замедлив шаг.
Ему бы сразу юркнуть обратно, за угол и - домой со всех ног. Даже Хризостома бросить, - тому всё равно ничего не грозит, чужеземец ведь. Можно, можно было успеть. Пока не повернулись в их сторону. Одно лишь мгновение - но ведь было оно!
А Юнус потратил его на то, чтобы растерянно моргать и пялиться на тощего араба в белоснежной риде, окружённого сахибами с длинными табарзинами на поясах. И епископ тут же, рядом, трясёт бородой в угодливом полупоклоне. На губах - вежливая улыбка, в глазах - усталость.
Поздно. Коснулось сердце гортани, мир потемнел в глазах. Когда Юнус сообразил, сборщик уже смотрел на него.
Вот, значит, какое у него лицо. Обрюзгшее, будто сморщенное, неподвижные чёрные глаза, кожа темнее, чем у здешних арабов, - видно, из кахланитов, с юга.
Ноги слабеют. Приходится их волочить, одна за другой, всё ближе.
- Там епископ? Кто с ним?
Но Юнус не отвечает отцу Хризостому, словно не слышит. Теперь уже ни до чего. Только шаркать сандалиями по острой брусчатке, силясь опомниться, осмыслить... Неужели это в самом деле?
И вот - дошёл, за четыре шага, как положено, остановился - на светлой стороне. Солнце жжёт затылок. Теперь - поклониться, коснувшись пальцами горячих камней, выдавить на арабском:
- Мир вам, господин.
- Имя. - сухой, низкий голос.
- Юнус ибн Хунайн, господин.
- Чем промышляешь?
- Тканями торгую, господин.
- Готов уплатить положенное?
- Конечно, господин.
- Кто с тобой?
Юнус, чуть разогнувшись, обернулся на отца Хризостома, словно только что вспомнил. Тот спокойно стоял рядом, пропуская мимо себя речи на непонятном языке. Даже головы не догадался склонить перед арабом.
- Монах Хризостом, господин. Едет из Константинополя в Иерусалим, паломник. Отстал от группы в Тиннисе. Вчера остановился у меня на ночлег.
- Джаваз с собой?
- Авва, он просит показать твой пропуск. - перевёл Юнус.
Монах молча достал из рукава бумагу и протянул ему. Юнус передал епископу, а тот уже - сборщику. Поморщившись, араб долго разглядывал джаваз, и наконец, отдал его.