1.8.74
Письмо от 02.08.1974
Глубокоуважаемый Кронид Аркадьевич!
Далее в Вашем письме Вы обращаетесь к критике религии — и здесь Ваши соображения весьма актуальны для нас, верующих. Мы находимся, как это можно назвать, в «теоретическом кризисе» Христианства веры. Говорю это в нестрашном смысле — в кризисе усовершенствования и развития. То, что на Западе так кощунственно, нелепо называют «смертью Бога», в действительности есть отмирание негодных религиозных представлений. «Бога мировая война убила», — говорит кто-то в романе «Тихий Дон». Фактически же войны и все наши беды XX века убили не Бога, а убили в нас ложное представление о Боге, что Он будто бы всем этим повседневно распоряжается и во всём этом виноват… Кто-то из протестантов на Западе писал, что нам следовало бы на некоторое время вообще воздержаться от употребления самого этого слова «Бог» — чтобы освободить его от наших привычных ложных и пошлых ассоциаций. Другой кто-то выразился в том смысле, что на обычном понятийном языке говорить о Боге нельзя, что так мы способны сказать о Нём только глупости… Увы, о современных движениях христианской мысли мы узнаём только вот так отрывочно из сообщений примитивной антирелигиозной литературы.
Наши условия таковы, что в лучшем случае мы оказываемся способны заново изобрести велосипед. По всей вероятности так надо сказать и о столь радостной для меня идее Церкви доброй воли, а может быть и о её графической символизации (действительно похожей на велосипедное колесо). Изобретение это имеет прямое отношение к тому, что Вы пишете о независимости религии и морали.
Я слишком необразован, чтобы критически рассмотреть Ваши биологические идеи о происхождении морали и библейских Десяти заповедей. Покажу это специалисту. От себя только замечу, что глубоко неверно называть ветхозаветные заповеди Христианством.
В исторических же примерах и житейских наблюдениях Ваших — сущая правда. Один мой приятель писал так, что если бы ему случилось попасть на необитаемый остров, он предпочёл бы иметь товарищем всё-таки верующего, чем атеиста. Он рисковал жестоко ошибиться. Смотря какой верующий и какой атеист. Имею великую честь лично знать людей героически высокой нравственности — академик, генерал, литераторы, врачи, математики, физики, столь быстро освоившие юриспруденцию: и вот — почти все они называют себя атеистами.
Но нельзя отрицать и той правды, что все такие наблюдения — только моментальные фотоснимки, по которым нельзя выносить однозначных суждений. Наши предки живы не только «на том свете» — они живут в нас самих, душа уходит корнями в глубины рода. Прекрасные цветы нравственности тех, кто называет себя атеистами, взошли на почве христианской семьи и христианской культуры. Грандиозный эксперимент антирелигиозного воспитания ещё только в самом начале. Не знаю, как относитесь Вы к Достоевскому: кое-в чём конкретном он очень ошибся, но ведь многое он и предчувствовал в принципе абсолютно верно. И вот, он написал: «Если Бога нет, то все позволено». А в записную книжку внёс для памяти: «Без Христианства же человечество разложится и сгниет»… Есть отдалённо похожее суждение о. Пьера Тейар де Шардена — почти не помню слов, передаю смысл так, как я его понял: если Человек не будет иметь личного бессмертия в Вечности — он должен будет «забастовать», отказаться возглавлять Эволюцию.
Итак, вопрос остаётся неясным. Обратимся далее к Вашей критике религиозных идей страха Божия и загробного воздаяния.
Ещё в IV веке святитель Григорий Богослов писал: «Мне известны три степени в спасаемых: рабство, наёмничество и сыновство. Если ты раб — то бойся побоев. Если наёмник — одно имей в виду: получить. Если стоишь выше раба и наёмника, даже сын — то стыдись Бога как Отца. Делай добро, потому что хорошо повиноваться Отцу. Хотя бы ничего не надеялся получить — угодить Отцу само по себе награда» (слово 40)… Как похоже это на то, что Вы пишете. Три ступени духовного восхождения и три мотива: у раба — страх, у наемника — плата, у сына — любовь. Идея страха и воздаяния в священном Писании имели не абсолютное, а исторически-воспитательное значение. По выражению Н. А. Бердяева, так преломлялся свет Откровения в тёмной природно-исторической среде человечества. Например, сравните образы: «Бог» первых страниц Библии, Который испугался, что люди достроят башню до небес и смешал их языки — и Бог Христианства, Который так возлюбил людей, что Сам сошел с небес и стал Человеком… И в дальнейшей истории, уже в самом Христианстве, совершилось и совершается развитие религиозного сознания. В XIII веке прославленный Фома Аквинат додумался написать, что блаженством праведных в раю будет наслаждение от созерцания мучений грешников… А сегодня мы читаем об этом с чувствами недоумения и возмущения. Так просветляется и очищается религиозная мысль. В последнем примере особенно явственно видно, как (опять это мысль того же Философа) люди проецируют на религиозные представления собственную свою бесчеловечную жестокость.
Но позвольте обратить Ваше внимание, что идеи страха и воздаяния имеют также и нравственно-положительное значение. Бывает очень светлое чувство великого уважения — нравственного страха, например, перед родителями. Или боязнь оскорбить, опечалить любимого человека. Почему нельзя в этом смысле без всяких кавычек бояться Бога? И в идее воздаяния есть глубокий нравственный смысл, — это ведь идея справедливости. Опять вспоминаю мир атеизма: несправедливо и безнравственно будет, если за святую жизнь человек получит лопух на могиле… А в идее ада — великая истина: это не воздаяние извне, ад мы сами создаём себе здесь и уносим в Вечность. Гоголь писал о воспоминаниях — «страшилищах». А какое воспоминание у Пушкина! Вот это ад! У Достоевского в поучении старца Зосимы ад — не внешнее воздаяние, а внутреннее свободное переживание. Известно, что Достоевский читал творения преподобного Исаака Сирина (VI в) и, может быть, Вам будет интересно, что этот святой писал об аде. «Говорю же, что мучимые в геенне поражаются бичом любви. И как горько и жестоко это мучение любви! Ибо ощутившие, что согрешили против любви, терпят мучение, большее всякого приводящего в страх мучения: печаль, поражающая сердце за грех против любви, страшнее всякого возможного наказания. Неуместна человеку такая мысль, что грешники в геенне лишаются любви Божией… Но любовь силою своею действует двояко: она мучит грешников, как и здесь случается другу терпеть от друга, и веселит собою соблюдших долг свой. И вот, по моему рассуждению, таково есть геенское мучение: оно есть раскаяние». Итак, в идее ада — великая истина свободной духовной жизни, и идея эта делает честь человеку, который способен так мучиться. Избавление от страшилищ, способность принять прощение — это «будущее чудо» есть одна из главных надежд Христианства.
Продолжение следует. Примите сердечный привет.
2.8.74
Письмо от 03.08.1974
Уважаемый Кронид Аркадьевич!
Идея покорности Богу особенно Вас возмущает. Но прошу Вас выслушать и её защиту. В известном письме к брату А. П. Чехов одобряет смирение перед Богом. И почему это, скажу я, мы должны непременно скандалить, бунтовать против Бога? У нас достаточно примеров, когда человек бунтует против Бога — и покоряется всякой мерзости в себе и снаружи. Бунтовать против Бога — это значит бунтовать против Святыни, против Любви, против Красоты, против Свободы… Да, против Свободы — ибо истинная воля Божия в том и состоит, чтобы человек был свободен. Это опять слова названного раньше христианского Философа. О, если бы люди покорялись Богу — не знали бы они никакого тоталитаризма.