Наше Восточное православие сохраняет в неприкосновенности догматическое наследие неразделенной Церкви. Символ веры IV века да постановления соборов V и VII веков против учений о неполной будто бы человечности Христа — вот и все наши догматы. В этой догматической сдержанности — великое преимущество Восточного православия и большие возможности для свободной Христианской мысли. Сохранилось известие, как покойный патриарх Тихон возразил кому-то, обвинявшему покойного профессора М. М. Тареева в протестантизме: «Что ты, что ты — какой же он неправославный? Православие тем и хорошо, что многое может вместить в свое глубокое русло».
Так в основах — в учении веры. Но в том, что касается практики Восточной Церкви, лучше бы по возможности не употреблять термина «православие». Его историческое содержание многозначно, буквально же оно выражает гордость, которая часто не имеет себе оправдания. Часто оказывается так, что наше православие неправославно. Не касаясь фактов и проблем, связанных с совершенно особенными внешними условиями, приходится отметить крупные недостатки нашего церковного Богослужения: закрытый алтарь, поразительное многословие, необъяснимые церемонии, фальшивые титула, торговля у свечного ящика, литургическое унижение женщины и многое другое. «Православием» называют слепое обрядоверие и церковное фарисейство. Автор недавно узнал, что есть дремучие духовники, которые именем «православия» запрещают новым христианам молиться за своих неверующих родных… Некоторые стремятся сделать «русское православие» знаменем ущербного национализма.
Но есть у Восточной Церкви и подлинно драгоценные сокровища прошлого: философия, мистика, аскетика, икона… Да и в церковном Богослужении нашем, при всех недостатках, многие находят качество особенной мистической теплоты. В принципе возможно и у нас литургическое возрождение в свободном, широком разнообразии форм.
Говоря о протестантизме, сразу же надо отметить, что у нас он представлен в своей самой худой, для некоторых прямо-таки отвратительной форме так называемого «баптизма». Принципиально же протестантские идеи личной свободы и постоянного обновления форм принадлежат к самой сущности Христианства. Вероятно, правильна характеристика протестантизма как преимущественно «мужского» Христианства, и не случайна распространенность его в «мужских» северных странах. Существенный изъян протестантизма — отсутствие всякого почитания Божией Матери и святых, запрещение молиться за умерших. Но в свободе протестантизма возможно ведь и возвращение его к этой древней практике Христианства… Однако есть в Западном протестантизме и такие явления, которые должны быть вынесены из сектора Христианской веры. Автор вспоминает встречу со студентом-теологом — да, теологом, который запросто объявил, что не признает за «Иисусом» никакого Божественного достоинства, считает Его «революционером». По-видимому, на Западе подобные взгляды не такая уж редкость. Христос сказал, что всякая хула на Сына Человеческого простится человекам. Но нельзя же называть это Христианством веры.
Возвращаясь к протестантизму подлинному, христианскому, надо ещё указать, что с ним связаны инициатива и неудача так называемого экуменического движения. Оно задавалось целью: при свободе вероисповедных различий организовать единство действий всех христианских церквей. Но католики — едва ли не большая часть всех христиан на земле — от участия отказались. Остальные же церкви отказались от действий. В результате под титулом Всемирного Совета Церквей влачит существование малоавторитетная канцелярия.
Итак, разделение христиан по вероисповеданиям остаётся и ему не видно конца. Но изменилась атмосфера, исчезла вражда, все переходят от анафемы к мирному диалогу. Вспоминается крылатая фраза, сказанная нашим Киевским митрополитом Платоном (Городецким) в речи при посещении костёла: «Наши перегородки до неба не достигают». Можно вообразить современное просвещённое Христианство веры как бы надконфессионального плана, когда человек с любовью и пониманием участвует и в Восточном, и в Западном обрядах, с благодарностью приемлет всё лучшее, вдохновенное, что посчастливится ему встретить на каждом из этих трёх направлений Христианства веры. Как выразился Карл Барт: «Единство Церкви не создаётся — его открывают».
Это единство — в общем уповании всех христиан, которое основано на общей вере в Божественное достоинство Христа. «Сущность христианства — в Личности Христа, в космическом значении этой таинственной Личности… Через Христа Бог стал родным и близким человеку» (Н. А. Бердяев). Христос — «Икона Бога Невидимого» (к Колоссянам, 1). Христос — «Человеческое Лицо Бога»… Во Христе Бог явился нам воистину достойным совершенного преклонения, и во Христе Человек явился воистину достойным Божественной славы. «Посему и Бог Его превознёс и даровал Ему Имя выше всякого имени, дабы перед Именем Иисуса всякое колено преклонилось — небесных и земных и (даже) преисподних» (к Филиппийцам, 2). И Этот Человек в таинственной общности со всем человечеством соделал за нас невозможное для нас — Собою приобщил нас к Божественной жизни… Таковы общие символы Христианства веры, в этом — единая Надежда всех христиан на земле. И в этом — единственно-истинная, т. е. заслуживающая этого слова Надежда всего человечества.
Автор воздерживается говорить о других исторических религиях, потому что познания его в этой области крайне поверхностны. С точки зрения Христианства веры — все религии истинны в том, что у них есть общего с Христианством. Это общее — религиозная интуиция Божественной Святости, побуждающая человека нравственно бояться Бога, любить Бога, надеяться на Бога.
К религиям не-христианским надо отнести и религии новейшие, так сказать, самодельные, которые принимают этику Христианства, но не признают личной Божественности Христа. Таковы нехристианские ответвления протестантизма, таково наше толстовство. Характерна их претензия называть себя все-таки Христианством: так прекрасно моральное учение Христа. Но посмотрим, например, символ толстовства. Вместо Отца Небесного — «Хозяин», который велит нам, работникам, вести себя хорошо и делать добро. А сам он вовсе не добр, сам он скуп и жесток: он убивает работников, он не дарует им личного Воскресения, участия в Вечной жизни… При всём уважении к личности изобретателя такой религии — нельзя называть её Христианством — Христианством веры.
Христианство же воли открыто для всех. Ганди, Швейцер — вот наиболее известные имена праведников нашего века в «инорелигиозном» секторе Церкви Христовой.
Что такое атеизм? Кажется, для всех уже должно быть достаточно ясно, что атеизм вульгарный есть недомыслие, недодуманность. Атеизм более просвещённый, так сказать, интеллигентный должен признать присутствие за природными явлениями некоего Разумного Начала, по слову Эйнштейна — «Высшего Интеллекта», проявляющего себя в упорядоченности мира. Но в этом упорядоченном мире — зло и страдание, невинное, бессмысленное страдание. Вот сильнейший аргумент атеизма. «Высший интеллект» — это не Бог, атеист не испытывает по отношению к нему религиозного чувства. Кто же это, что же это? Получается так, что мы существуем, копошимся под равнодушно-жестоким взором какого-то сверхчеловеческого Сознания, абсолютно нам чуждого и враждебного. И если атеизм вульгарный есть Абсурд бессмысленности, то атеизм разумный есть Абсурд какого-то чудовищного, кошмарного Смысла… Атеизм — это абсолютное Отчаяние, невыразимый Ужас.
Когда человек мыслит себя в Абсурде атеизма — казалось бы, естественно ему опуститься, погибнуть. Увы, так это и бывает в явлениях цинизма и пьянства. «Станем есть и пить, ибо завтра умрем». Апостол Павел цитирует эти слова пророка Исайи, показывая отчаяние человека без веры в Воскресение (2 Коринфянам, 15). Но вот, нет же — мы знаем удивительных людей, которые называют себя атеистами, практически же проявляют чудное благородство стремлений и великую душевную силу. В личном общении, в драгоценных встречах автор получил волнующее откровение «анонимного» Христианства воли. «Безрелигиозный сектор Церкви Христовой» — это не абстракция, это радостная реальность, которая с точки зрения Христианства веры только так и может быть обозначена. Мой друг называет себя атеистом, на деле же он поклоняется тому же самому, общему для всех, единственному Идеалу человечности, который мы, христиане веры, увидели во Христе. Но у нас, в Христианстве веры — наследственный и личный религиозный опыт, у нас молитва, таинства, чудеса, у нас надежды, от которых дух захватывает. А у него ничего этого нет, он поклоняется и служит, служит Богу совершенно, так сказать, бескорыстно, не ожидая себе никакой награды, никакой Вечности, из одного, можно сказать, воистину чистого, свободного уважения. Это возвышает его в моих глазах чрезвычайно. Что это?.. Надо прямо так и признать: что это чудо, это какая-то таинственная глубинная, мощная связь человека с Высшей, Вечной Человечностью нашего Господа. Это очень таинственно.