Звучит на первый взгляд впечатляюще… Бунин был одним из лучших мастеров слова в русской литературе… Но изрек он в данном случае лишь красивую ложь. Поскольку принцип, выраженный Буниным словами «раз есть начало, значит, должен быть и конец», можно легко опровергнуть.
Этот принцип легко опровергается элементарным арифметическим фактом, предельно ясно демонстрирующим, что этот принцип выполняется далеко не во всех случаях. Таким контрпримером (фактом) является бесконечный, то есть не имеющий конца, ряд натуральных целых чисел: 1,2,3…
Ясно, что мы можем сколь угодно продолжать этот ряд: начало у него есть, а конца нет!
Так что насчет «высшей логики» Иван Алексеевич был неправ.
Другими словами, существует логическая возможность бессмертия души!.. А раз так, то мы имеем право верить в ее бессмертие!..
Бессмертие души
В одной из радиопередач я постарался обосновать мнение, что бессмертие нашей души логически не исключено, то есть вполне возможно. Но христиане веруют в нечто более «сильное», а именно: они убеждены в том, что наша душа бессмертна. Превосходное, на мой взгляд, обоснование этого убеждения содержится в одной из статей «Дневника писателя за 1876 год» Федора Михайловича Достоевского. Статья эта называется «Приговор». В ней обоснование бессмертия нашей души дается, так сказать, «от противного» — через опровержение рассуждении воображаемого самоубийцы-материалиста, убежденного, что мы умираем «насовсем», следовательно, жить вообще не стоит, а нужно покончить жизнь самоубийством …
Достоевский убежден, что человек не может быть счастлив под условием грозящего завтра нуля, то есть смерти. Более того, жизнь для нас выносима лишь в том случае, если у нас остается хотя бы малейшая надежда на бессмертие души, одна лишь возможность которого уже придает жизни смысл. Утрата именно этой надежды приводит героя Достоевского к «естественному логическому выводу» — самоубийству.
Далее я привожу большую выдержку из Достоевского. Он пишет:
«Вот одно рассуждение одного самоубийцы от скуки, разумеется, материалиста…
и…Какое право имела эта природа производить меня на свет, вследствие каких-то там своих вечных законов? Я создан с сознанием и эту природу сознал: какое право она имела производить меня, без моей воли на то, сознающего? Сознающего, стало быть страдающего, но я не хочу страдать — ибо для чего бы я согласился страдать? Природа, чрез сознание мое, возвещает мне о какой-то гармонии в целом. Человеческое сознание наделало из этого возвещения религий…»
Небольшой комментарий: Достоевский в данном случае имеет в виду то, что обычно называется физико-телеологическим доказательством бытия Божия. Суть этого доказательства состоит в следующем: целесообразность, то есть гармоническая «взаимоподогнанность» вещей и обстоятельств, наличествующая в мире, свидетельствует в пользу существования Организатора этой целесообразности — в пользу существования Бога.
Герой Достоевского продолжает:
«…Природа говорит мне, что я, — хоть и знаю вполне, что в „гармонии целого“ участвовать не могу и никогда не буду, да и не пойму ее вовсе, что она такое значит, — но что я все-таки должен подчиниться этому возвещению, должен смириться, принять страдание в виду гармонии в целом и согласиться жить. Но если выбирать сознательно, то уж, разумеется, я скорее пожелаю быть счастливым лишь в то мгновение, пока я существую, а до целого и его гармонии мне ровно нет никакого дела после того, как я уничтожусь… Пусть уж лучше я был бы создан как все животные, то есть живущим, но не сознающим себя разумно; сознание же мое есть именно не гармония, а напротив, дисгармония, потому что я с ним несчастлив. Посмотрите, кто счастлив на свете и какие люди соглашаются жить? Как раз те, которые похожи на животных и ближе подходят под их тип по малому развитию их сознания…. Да, если б я был цветок или корова, я бы и получил наслаждение. Но, задавая, как теперь, себе беспрерывно вопросы, я не могу быть счастлив, даже и при самом высшем и непосредственном счастье любви к ближнему и любви ко мне человечества, ибо знаю, что завтра же все это будет уничтожено: и я, и все счастье это, и вся любовь, и все человечество — обратимся в ничто, в прежний хаос. … Я не буду и не могу быть счастлив под условием грозящего завтра нуля. Это — чувство, это непосредственное чувство и я не могу побороть его. Ну, пусть бы я умер, а только человечество оставалось бы вместо меня вечно, тогда, может быть, я все же был бы утешен. Но ведь планета наша не вечна и человечеству срок — такой же миг, как и мне. И как бы разумно, радостно, праведно и свято ни устроилось на земле человечество, — все это тоже приравнивается завтра к тому же нулю. И хоть это почему-то там и необходимо, по каким-то там всесильным, вечным и мертвым законам природы, но поверьте, что в этой мысли заключается какое-то глубочайшее неуважение к человечеству, глубоко мне оскорбительное, и тем более невыносимое, что тут нет никого виноватого…»