Современные исследователи возводят его к уйгурскому arkSgUn, восходящего к сирийскому rk'kwn и греческому arkhegos или άρχηγόδ — «основатель религии», «высочайший», «Бог» и т.д. (см. [Hamilton J, Ню Жуцзи 1996，с. 81–82]). По версии Саэки, еликэвэнь представляет собой искаженную форму слова Erkehum — «несторианский» или «христианский», происходящего от искаженного персидского Arkhun, означающего начальника, первосвященника, патриарха и т.д. (см. [Saeki 1937, с. 426]). Выдвинутая в 1920–е годы гипотеза китайского ученого Чэнь Юаня о том, что еликэвэнь может происходить от монгольского илулэ купь 并啦勒昆，первоначально указывавшего на «людей, обладающих судьбой–уделом» (ю юань жэпь), или «людей, имеющих благо словение» (фу фэнь жэпь), трансформировавшегося позднее в «людей, поклоняющихся Евангелию» (фу инь), не была разделена большинством исследователей проблемы. Бытуют гипотезы о том, что еликэвэнь происходит от греческого Бог–Элохгм( или от имени собственного Авраам.
Несторианские епархии были созданы в Ханчжоу, Пекине, Чэнду, Сиани, Вэньчжоу и других городах. Китайские историки полагают, что в XIII–XIV вв. «развитие еликэвэнь опиралось главным образом на политическую силу монгольской аристократии» [Ян Циньчжан, Хэ Гаоцзи 1987, с. 84]. Исследователи указывают, что со времен Чингис–хана Монгольская империя установила тесные связи с кереитами и тангутами, принявшими несториан–ство еще при Танах. Потомки Чингис–хана женились на нестори–анках, а после создания династии Юань многие несториане из окраинных племен стали чиновниками в Китае. Кроме того, монгольские правители поощряли практику назначения иноземцев на чиновные должности в Китае. Среди них были и несториане, которые, оказавшись в разных уголках страны, приступали к постройке своих церквей (см. [Ло Сянлинь 1966，предисл., с. 6]). Надежных свидетельств о характере взаимодействия несторианства с культурами неханьских народностей не осталось. Несмотря на сообщения о том, что еликэвэнь династии Юань вели миссионерскую деятельность среди местного населения, вызывая по этой причине противодействие даосских и буддийских священников, степень аутентичности их христианской веры вызывала у европейских очевидцев большие сомнения.
Побывавший в 1253–1255 гг. у великих монгольских ханов фламандец Вильгельм де Рубрук писал: «Несториане там ничего не знают. Они произносят свою службу и имеют священные книги на сирийском языке, которого не знают, отсюда они поют, как у нас монахи, совершенно не знающие грамоты, и отсюда они совершенно развращены. Прежде всего они лихоимцы и пьяницы; некоторые из них, живущие вместе с татарами, имеют даже, подобно татарам, многих жен. Входя в церковь, они, подобно сарацинам, моют себе нижние части тела, в пятницу едят мясо и, по сарацинскому обычаю, устраивают в этот день попойки. Редко бывает в этих странах епископ, может быть, едва один раз в пятьдесят лет. Тогда они заставляют его поставлять в священники всех младенцев, даже в колыбели, отсюда все мужчины их — священники. II после этого они женятся, что совершенно противно учению св. отец, и бывают двоеженцами, так как и священники, по смерти первой жены, берут другую. Все они преданы симонии, не исполняя даром ни одного таинства. Они озабочены судьбою своих жен и малюток, почему стараются не о расширении веры, а о наживе. Отсюда случается, что когда некоторые из них воспитывают каких–нибудь сыновей знатных моалов, то хотя и учат их Евангелию и вере, однако своей дурной жизнью и страстями скорее удаляют их от закона христианского, так как жизнь самих моалов и даже туинов, то есть идолопоклонников, более невинна, чем жизнь этих священников» [Карпинн 1911,с. 111–112].
Знакомясь с критикой Рубрука, не стоит забывать о том, что его мнссиеи на Востоке было распространение влияния BaTiiKa–на и Франции. Он мог умышленно сгустить краски, дабы убедить читателей в том, что лишь в руках католиков христианская вера может распространяться и поддерживаться в любом уголке мира настоящим образом. Это описание относилось только к части несториан и «исходило от католика, который жил в те времена, когда толерантность, в особенности к христианам из еретических сект, не считалась добродетелью» [Latourette 1929, с. 65]. Однако свидетельства Рубрука все же дают возможность оценить глубину погружения вероучения несториан в окружавшую их языческо–мусульманскую культурную среду. Сообщая о религиозных «безумиях» смешения несториан и мусульман среди уйгуров, Руб рук сообщил, как «нашел некоего человека, имевшего у себя на руке крестик из чернил; отсюда я поверил, что он — христианин, ибо на все, что я спрашивал, он отвечал как христианин. Поэтому я спросил у него: „Почему же вы не имеете здесь креста и изображения Иисуса Христа? Он ответил: ”У нас это не в обычае“. Отсюда я поверил, что они христиане, но пренебрегают этим по недостатку образования» [Карпини 1911，с. 106] При встрече у ханского двора несторианские священники интересовались у Рубрука, в какую сторону католики поворачиваются для молитвы, и «заставили также разъяснить места из Библии» [там же, с. 119]. В ходе полемики христиан с мусульманами и политеистами при дворе хана Мункэ Рубруку удалось ознакомиться и с содержанием богословских представлений несториан —изложив историю мира от сотворения до Страшного Суда, они не включили в нее историю Страстей Христовых, перейдя сразу к Вознесению. Они не знали, откуда появилось идолопоклонство; «несториане не умели ничего доказать, а рассказывали только то, что рассказывает Писание»; среди них встречалась даже вера в метемпсихоз — некий ученый из несторианских священников интересовался у Рубрука, не могут ли души скотов куда–либо убежать, «чтобы не быть вынужденными к труду после смерти» [там же, с. 151–1531. Выяснилось также, что среди несториан «не в обычае» таинство последнего помазания, которое священники «не умеют совершать» [там же, с. 145].