Так называемый апокалипсис горы Елеонской начинается с того, что Христос вместе с учениками покидает храм и поднимается на тору Елеонскую, видимо, вечером того дня, когда состоялся спор с книжниками и фарисеями. На западе перед Ним высится храм во всем его великолепии. Ученики восхищаются прекрасной постройкой. Христос же в пророческом прозрении предсказывает грядущее разрушение храма, которому суждено было свершиться в70 году. "Истинно говорю вам: не останется здесь камня на камне; все будет разрушено" (Мф. 24:2). Но этим прозрением в 70 год начинается созерцание много более отдаленного будущего, для которого разрушение храма является всего лишь отправной точкой, "спусковым крючком". Это историческое событие 70 года от Р.Х. никак нельзя рассматривать в духе "исторической случайности", как ее понимал Лессинг. Оно принадлежит к событиям более высокого порядка, имеющим "реально-символический" характер. Разрушение храма есть тайный знак истории. Для благочестивых иудеев древности храм был воплощением слов"как на небе, так и на земле". В Ветхом Завете сооружение мозаичной "скинии", предшествовавшее постройке храма, описывается по аналогии с шестью днями божест- [ Стр.87]
венного творения18, окончание сооружения скинии описывается теми же словами, что и окончание сотворения мира (Быт. 1:31; 2:1. Исх. 39:32, 43; 40:33), Культовые предметы соответствуют небесным праобразам, которые Господь "явил" Моисею "на горе Синае". Храм был не просто частью земной топографии, он был частью неба на земле, освящением отъятый от чисто земного бытия; был местом, где "вышнее" соединялось с "нижним". В этом смысле иерусалимский храм ярко выражал отношение всего древнего человечества к храмам вообще. Из храма исходило все, что закладывало основы культуры и священного порядка. Пожар в Эфесском храме, случившийся в 356 году до Р.Х., был шоком апокалиптического свойства. Разрушение храма наводило ужас, рождало предчувствие мировых катастроф.
Конец иерусалимского храма есть великий тайный знак, свидетельствующий, что все то, что со времен божественного праоткровения связало земное бытие с небесными иерархиями, в будущем обречено распаду. Все то, что как религиозный эффект давней соединенности с Богом издревле давало жизни земного человека смысл и опору, в будущем утратит силу. И в XX столетии мы видим это развитие, и оно все убыстряется. События такого рода, происходящие на протяжении эпох, спрессовываются в образах апокалипсиса, возвещенного на горе Елеонской, - образах, пророчествующих о человеческих и космических катастрофах. Особенность созерцающего сознания в том и заключается, что цепочки событий, далеко протяженные во времени, оно воспринимает в пожатой" пророческой перспективе. Видение на горе Елеонской отнюдь не обязательно следует толковать в смысле "скорого ожидания", и это подтверждают такие пассажи, как пассаж о "kairoi", "временах язычников", которые еще должны свершиться от разрушения храма до конца мира (Лк. 21:24), или как высказывание, что Евангелие должно быть проповедано по всей вселенной, прежде чем наступит конец (Мф. 24:14).
Второму пришествию Христа будет предпослано "знамение Сына Человеческого на небе" (Мф. 24:30). Небо опустеет, когда солнце и луна померкнут и не дадут света своего, и
__________________________________________________________________
18 Ср.: Frieling, R. Bibelstudien, Stuttgart 1963: Der Bau der Stiftshutte und der Weltenbau, S. 41 [Стр.88]
"звезды спадут с неба". Здесь тоже нет необходимости полагать, будто речь идет о единовременном событии. В этом образе сжато представлено постепенное возрастание бездуховности человеческого мира. Некогда "солнце, луна и звезды" были в своем явленном сиянии проявлениями космических духовных сил. Еще Павел говорит об индивидуальном излучении каждой звезды, которая имеет свою собственную "doxa", свою специфическую "ауру". "Иная слава солнца, иная слава луны, иная звезд; и звезда от звезды разнится в славе" (1 Кор 15:41). В благоговейном созерцании звезд человек некогда зрел "небесное воинство" -- духовные иерархии в их священном порядке. Если смотреть на звездные миры с позиций материализма, угасшим духовным оком, то "солнце померкнет, и луна не даст света, и звезды спадут с неба". Однако на место праоткровения, принесенного из прошлого, от самого сотворения, для разбожествленного человечества теперь является совершенно новый подход к Богу. Как раз когда "во многих охладеет любовь" (Мф. 24:12), т. е. сила любви, которой человек прежде обладал по природе, начинает звучать страстный призыв к "человечности", слово "человечность" от скудости обретает звучность. Тем самым подготавливается новая восприимчивость к тайне "человека", каковая была воплощена во Христе Иисусе. В главе "Мудрость о человеке" мы уже коснулись того факта, что христианство до сих пор еще по-настоящему не осознало, как глубоко "humanum", "человеческое", связано с сущностью Христа. Именно поэтому наименование, которое Христос Иисус чаще всего применяет к самому себе -- Сын Человеческий, -- в богословских учениях христианской церкви вообще не рассматривалось. Можно понять это наименование буквально: идущий из мира божественного входит в человечество, вплоть до человеческой смерти, из которой Он восстает в новом облике, как новый Бог, несущий на себе крестные раны и прежде на небе не существовавший, а одновременно как истинный богоподобный человек, обретший новый масштаб воскресающего и возносящегося на небеса существа. Апостол Петр говорит о расторжении уз смерти, о возрождении Христа из смерти (Деян. 2:24). То, что здесь вновь родилось из смерти, могло возникнуть только в результате полного вхождения в существо земного [Стр.89]
человека -- это в истинном смысле слова Сын Человеческий. Это грядущий человек, который превыше всего доныне существовавшего, -- "высокое ... обновление"*.
В опустевших небесах является "знамение", "тайный знак" Сына Человеческого как новый грядущий идеал. За этой ступенью, до известной ступени еще абстрактной, следует подлинное конкретное созерцание, сам Христос предстает вновь отверзающимся духовным очам человечества. "И увидят Сына Человеческого, грядущего на облаках небесных с силою (dynamis) и славою(doxa) великою". С ним приходят ангелы. Человек приобщается ко Христу, и его сознание пробуждается к созерцанию царств духовных иерархий. Ангелы "с трубою громогласною" "соберут избранных Его от четырех ветров..." (Мф. 24:31). Ангельское водительство будет становиться для людей все более ощутимым именно в том, как люди встречаются друг с другом "по велению судьбы". Находящиеся в духовном родстве узнают друг друга, с каких бы концов света они ни явились и невзирая на все существовавшие издревле преграды.
То, что "сосредоточено" в евангельских образах, "расцветет" событием, далеко протяженным как в пространстве, так и во времени. Представление о повторных земных жизнях не только не противоречит этим образам, но в конкретности исторического осуществления как раз придает смысл этой цельной картине.
Сжатие длинных цепочек событий в один-единственный образ дает ключ и к апокалипсису от Павла (1 Фес. 4:13-- 17). Павел исходит из вопроса об умерших и их соотнесенности с вторым пришествием Христа. Бог их "приведет с Ним". Усопшие, покинувшие во сне земное тело, обладают полным жизни бытием, поскольку Бог дает им возможность странствовать в ином мире в соединенности с Христом, в чьем духовном преображении они участвуют как "сопутники", "ведомые с Иисусом". Умершие во Христе будут участвовать и во втором пришествии Христа, при том прежде живущих на земле, так же как в "Фаусте" Гете горные вершины "прежде всех узрели ... [вечный. -- Ред.] свет"**, который лишь позже озарит долины. Павел
__________________________________________________________________________
* Новалис. Гимны к ночи, V. Перевод В. Микушевича. ** И.В. Гете. Фауст, ч. II, д. I. Перевод Н. Холодковского. [Стр.90]