Был восстановлен храмовый культ, а также все предписания Закона.
«…Снято было иго язычников с Израиля…»
«…Иудеи спокойно возделывали землю свою, и земля давала произведения свои и деревья в полях — плод свой. Старцы, сидя на улицах, все совещались о пользе общественной, и юноши облекались в пышные и воинские одежды. Городам доставлял он съестные припасы и делал их местами укрепленными, так что славное имя его произносилось до конца земли. Он восстановил мир в стране, и радовался Израиль великою радостью. И каждый сидел под виноградом своим и под смоковницею своею, и никто не страшил их» (I книга Маккавейская, гл. 13, ст. 41; гл. 14, ст. 8—12).
Но недолго тешилась Иудея миром «под виноградом и смоковницею». Уже при сыне Маккавея назревают новые конфликты между священнической верхушкой и народом. Образуется партия перушим, фарисеев. Она вступает в борьбу с партией саддукеев, объединявшей священников высших рангов. А внук Маккавея настолько далеко отошел от идеалов народного восстания, что приказал распять на крестах 800 фарисеев, возражавших против его распоряжений.
Уже в период первых войн Маккавеев оживает деятельность наби, народных проповедников. В это время, очевидно, и была написана Книга пророка Даниила, впрочем, содержащая и более ранние легенды и поучения. Освободительная борьба вновь сделала актуальными легенды о помазаннике божьем, которого Иегова должен послать, чтобы он помог евреям одержать окончательную победу.
Позднее, когда оказалось, что восстание Маккавеев не принесло ни ожидаемого расширения государства, ни улучшения условий жизни, на которое так надеялся народ, легенды эти стали приобретать новый характер. Мессия придет обязательно, но час его прихода пока неизвестен. Явление мессии все больше связывается в сознании народа с надеждами на лучшую жизнь. Он придет, чтобы осудить неправых: легче верблюду пролезть в игольное ушко, чем богачу попасть в царствие небесное, которое создаст посланец божий, царствие справедливости и всеобщего счастья.
Каждый новый руководитель восстания против греков, а позже римлян воспринимался народом как мессия. Его встречали криками «марин», «марин» (господин наш). Это ожидание прихода спасителя, прочно укоренившееся в народных массах, христианство потом использовало на свой лад.
Неудача реформ Маккавеев вызвала изменения и в религии. Наряду с фарисеями, точно придерживающимися сотен разных ритуальных предписаний, безоговорочно враждебными ко всему нееврейскому, греческому или римскому, и с саддукеями, более склонными найти общий язык с господствующими народами, возникает ряд новых сект: назареи, эссены и др. Эта последняя секта признавала общность благ, добываемых общим трудом, требовала от своих членов веры в бога и справедливости, ненависти к злу, провозглашала братство людей и отвергала рабство. Все это очень напоминает первые христианские общины.
Несмотря на сопротивление фарисеев, греческая культура проникает в среду иудеев. А это — культура, которая поглотила и претворила многое из философий Востока. В период завоеваний Александра Македонского и позже, при Птолемеях и Селевкидах, она впитала в себя многое из религии и философии индийских Упанишадов, а также из пессимистической буддийской философии в эпоху ее наиболее сильной экспансии. В Египте греки познакомились с погребальными мистериями в честь Озириса, в Персии — с представлениями о борьбе между солнечным миром Агура-Мазды и спасителя Митры и черным миром Ангро-Майнью.
Религия еврейского народа, замкнутая в собственных рамках благодаря иудаизму, теперь становится доступной для греков и эллинизированных римлян после выполненного в Александрии перевода Библии на греческий язык. Были сделаны попытки философского объединения в единое целое, в единую упорядоченную систему вавилонских (переосмысленных иудеями) легенд о сотворении мира, о силах, управляющих им, с идеалистическими философскими воззрениями греков.
В Римской империи, охватывавшей множество стран и религий, существовали условия для синкретизации, для сплава в единую систему разных верований, точнее говоря, для создания из элементов разных верований универсальной религии.
Для этого потребовался образ человека, рожденного в бедности, но в то же время происходящего из царского рода (чтобы слишком не отпугивать аристократию, которую шокировала нищета сына плотника), кроткого Иисуса, провозглашенного сыном грозного Яхве, того самого, которого считали продолжением патриархального Элоаха, в свою очередь, ведущего родословную от бога луны Сина, почитаемого «богом на небе» в далеком прошлом — в не существующем уже во времена римского владычества шумерском Уре.