На высшем уровне любовь вызвана эстетическими, этическими, религиозными или интеллектуальными ценностями – как реальными, так и мнимыми. Ее можно направлять на себя и на объект. В первом случае объектом любви становится то, что призвано повысить удовольствие, престиж, свойства, власть, защищенность вас самих; в последнем – интересы возлюбленного выходят на первый план, любовь требует «все для другого, ничего для себя», она хочет любить, помогать, содействовать, благодетельствовать, исцелять, прощать, в сильнейшем проявлении любви влюбленный хочет отдать себя вплоть до смерти. Любовь всегда содержит волю. Любовь к самому себе – нарциссизм.
Сублимированная любовь вычеркивает все чувственное из объекта, хотя из самого переживания любви этого не вычеркнуть, ибо оно сопровождается ощущениями – в сосудах, мышцах, внутренних органах… Нравственная любовь допускает влечения как факторы, определяющие ее направление. Тем не менее, влечения подчинены этическим и религиозным нормам, которые в протестантизме не считаются ни хорошими, ни плохими, а оцениваются исходя из их подчинения или неподчинения этим нормам.
А о христианской любви мы узнаем в историческом исследовании.
Причины страха
Первое послание Иоанна
Однако откуда происходит этот «безотчетный страх», незаконно присвоивший себе все признаки чувства, вызванного совершенно другими причинами? Как ни странно, ответ на этот вопрос можно найти в Новом Завете, который и здесь проникает в душу глубже, чем вся материалистическая медицина. В 1 Ин. 4:18, есть поразительные слова, звучащие, словно фраза из неврологии: «В любви (ἀγάπη) нет страха (φόβος), но совершенная любовь изгоняет страх, потому что в страхе есть мучение. Боящийся несовершенен в любви». Здесь речь, разумеется, идет о боязни. В Новом Завете нет четкого разделения религиозной боязни и страха (θλίψις), и если в научной терминологии оба слова взаимозаменяемы, как можно ожидать от Нового Завета их точного разграничения? Согласно 1 Ин. 4:18, страх возникает из помех на пути любви, и чаще всего речь идет о ее подавлении.
Сёрен Кьеркегор
Первым, кто затронул проблему страха с точки зрения психологии, стал датчанин Сёрен Кьеркегор. Его «Понятие страха», изданное в 1844 году – скорее не психологическое исследование, а богословско-метафизические соображения на тему страха. Однако в нем много проницательных наблюдений, и они не теряют своей ценности, даже несмотря на обилие ошибочных утверждений, порожденных обобщениями, причиной которых стал тяжелый невротический страх самого Кьеркегора. Нелегко передать идею, лежащую в основе его теории – в высшей степени сложной и выраженной в неясных академических терминах. Для Кьеркегора страх – это «симпатическая антипатия и антипатическая симпатия», направленная на неопределенную причину, вызванная Ничем. Это Ничто подступает к человеку, как будто является Чем-то. В страхе человеческий дух боится сам себя; это и есть предпосылка первородного греха, который пришел в мир через грехопадение Адама. Грехопадение привело к тому, что «грех пришел в мир, и была положена сексуальность». Страх также описывается как «скованная свобода». «Страх обозначает нечто двойственное: страх, в котором индивид… полагает грех, и страх, который вошел в мир вместе с грехом и продолжает входить…» Кьеркегор точно знает, что «отношение чувственности соответствует отношению страха», однако он не может выразить эту связь в точных психологических терминах. Кьеркегор затрагивает также и страх, который возникает вследствие греха, но при отсутствии чувства вины, при этом ему неведома идея вытесненной вины. Страх перед добром он определяет как демонический. Но это и «несвобода, которая хотела бы отгородиться от всего»[42].
Из этих отчасти неясных предложений следует выделить отдельные моменты: страх как «симпатическая антипатия и антипатическая симпатия» указывает на внутренний конфликт в любви, в соответствии со словами Первого послания Иоанна о «несовершенстве в любви». На антагонистические тенденции указывает также и «скованная свобода». Взятые вместе, эти определения приводят к идее подавления любви. Если Ничто вызывает страх, то это ощущение может позволить нам путем рассуждений прийти к чувству одиночества, другими словами, к пустоте или неудовлетворенной жажде любви. Важна также связь страха с грехом и виной. Страх вызывает зло, а зло ведет к новому страху: с этим наука согласна. Стоит отметить: Кьеркегор не сумел ближе изучить прямое отношение чувственности и страха. Он смутно ощутил взаимосвязь, которую ныне проявляет глубинная психология. То, что страх может возникать как замена чувства вины – одно из самых проницательных наблюдений смелого датчанина, которого страдания, вызванные его собственным страхом, побудили к тому, чтобы сойти в глубины собственной душевной жизни, однако его же собственные ограничения помешали ему сравнить личные переживания со страхами других людей. Очень тонко подмечен и часто узнаваемый в страхе фактор удовольствия – один из тех, что и определяют страх. Кьеркегор говорит, что человек боится и избегает страха, но одновременно его любит и тонет в нем; страх завораживает, как взор змеи[43]. Тот, кто имел дело с невротиками, знает, насколько это мазохистское желание удовольствия осложняет исцеление и превращает потребность в страхе в добродетель, – хотя это и не значит, что восхваление страха неизбежно должно быть ошибко й.
42
Цитаты приведены по изданию: Кьеркегор С. Понятие страха. / Пер. и комм. Н. В. Исаевой, С. А. Исаева. – Кьеркегор С. Страх и трепет. М.: Республика, 1993. С. 115–248.