Также и своих учеников и апостолов Христос послал в мир. Это видно хотя бы из его предписаний, данных на дорогу апостолам: «В какой дом войдете, сперва говорите: мир дому сему! В доме том оставайтесь, ешьте и пейте, что у них есть. Если прийдете в какой город, ешьте, что вам предложат. Если же прийдете в какой город и не примут вас, истинно говорю вам, что Содому в день огня будет отраднее, чем городу сему».
Здесь нет речи о неприятии мира Христом и апостолами. Напротив того, миру Христос угрожает жестокими карами за неприятие апостолов.
Монашество предполагает иное отношение к миру. По учению евангелия мир хотя и зол, но он подлежит исправлению. Именно за это и для этого умер Христос.
По монашескому ощущению мир зол до самого своего корня и исправлению не подлежит. Не в мир надо итти, а из мира уйти.
Обе мировые религии, родственные между собой, буддизм и христианство, пришли к такому же мироощущению, спокойный и пассивный буддизм с самого начала, христианство лишь через три века по основании, на одном из переломов своей извилистой карьеры.
В нравоучительной повести о Варлааме и Иоасафе, индийском царевиче, составляющей один из мостов, переброшенных от буддизма к христианству, это презрение к миру выражено с удвоенной четкостью, как будто одновременно от лица буддизма и христианства. Иоасаф, как известно, и есть сам Будда (Буддисатва); с другой стороны, православная церковь празднует память святых Иоасафа и Варлаама.
Разница между греческой повестью о Варлааме и Иоасафе и легендарной биографией Будды (Lalita vistara) такова: в биографии Будды его жизнь в мире во образе царевича Сиддарти есть только введение; главная же часть начинается со вступления Будды в пустыню. В греческом сказании, наоборот, главная часть — это жизнь царевича в миру. Его обращение к Христу и уход в пустыню — это только заключительное послесловие и вывод сказания. Греческий рассказ ведется все время в полемическом стиле. Видно, что в сущности ни слушатели, ни автор еще не убеждены, что мир — безусловное зло, и они усиленно стремятся доказать это себе и другим.
И здесь христианство, даже в отречении от мира, активнее буддизма.
Самое типичное место сказания содержит в себе следующий диалог.
Арахес грозит отшельникам смертью. «Разве ты видишь на нас что-нибудь, из-за чего мы могли бы пожалеть об этой жизни?» отвечают отшельники.
Арахес отвел их к царю.
Царь сказал: «Вы проповедники учения, которое внушает людям отвращение от жизни. Я имею право казнить вас, чтоб не опустела земля и народ не покидал бы веры отцов».
Пустынник возразил ему: «Если ты так желаешь, чтобы все наслаждались благами жизни, отчего же не делишься со всеми своими богатствами, не помогаешь беднякам, а, напротив, заставляешь других работать на себя?»
Царь, разумеется, приказал им отрезать языки, выколоть глаза и отрубить руки и ноги.[27]
Мы видим у отшельников тоже бунтарское настроение и враждебное отношение к богатым и сильным. Разница лишь в том, что вместо того, чтобы требовать себе доли в дележе, они отвергают ценность мирского богатства и стремятся подняться над ним.
Исследователи отмечают в греческом сказании довольно неприличный, эротический рассказ о мальчике, который возымел влечение к женщинам, хотя ему их показали под видом демонов, обольщающих людей.
Не менее интересно сличение знаменитой легенды о человеке, повисшем над бездной и ухватившемся за дерево, корень которого подгрызают две мыши, белая и черная, — с соответственным рассказом из Махабхараты о монахе Джараткару.
Этот монах тоже дал обет не иметь ни дома, ни жены, ни собственности. Однажды, проходя мимо пропасти, он увидел жидкий ствол дерева вирасы. На дереве висели гроздями души, — то были предки Джараткару, а корень подгрызала острозубая мышь. Ствол уже держался на одной мочке. Предки стали упрекать Джараткару: «Безумец, посвятивший себя покаянию!.. Перегрызенные корни — это наши умершие дети. А единственный корень — это мы. Острозубая мышь — это время. Скоро погибнет под зубами его глупый Джараткару и все вместе мы упадем в забвение».
Из сказанного видно, что и в индуистско-буддийской борьбе здравый смысл и любовь к жизни индуизма предшествовали пессимизму буддизма.
К христианским отшельникам-аскетам перешло не только чувство протеста, но и стремление к подвигам, жестоким и маловероятным.
В житиях святых указывается неоднократно, что поскольку христианство победило и мученикам нет больше места, за подвигами терпения и страдания приходится обращаться к отшельникам.