Из идеи священной войны, которая родилась в Византии в борьбе против Персидской империи, унаследованной арабами и пронесенной ими до Пиренеев, где с ней познакомились и латиняне, во время первого крестового похода, на основе военных успехов западноевропейских рыцарей, вырос церковный империализм Западной Европы, ущемлявший права греков. Эта практика должна быть названа ошибочной. Прав тот историк, который, вглядываясь в прошлое, судит только о самих событиях и не становится судьей ни над людьми, ни над их действиями и их мотивами, потому что всякое время руководствуется своими критериями; историк не должен ставить прошлое перед трибуналом XX столетия. Ибо как могут правильно оценить дети XX столетия объективно переданные источниками другой эпохи события и искания совести людей того времени? Мы должны быть осторожны в оценках, тем более что новейшие исследования христианской иконописи в церквах государства крестоносцев в Иерусалиме дают возможность увидеть крестовые походы с незамеченной до сих стороны; прежде всего они свидетельствуют, что согласие между латинянами и греками зиждилось не только на принуждении. На самом деле не только были поставленные приказом властителя общие для всех епископы, но существовала в определенных областях настоящая общность в духовной жизни, больше взаимного согласия и взаимопонимания, чем обычно предполагают в наши дни.
Страдания греков под властью крестоносцев достигли высшей точки, когда участники 4-го крестового похода в 1204 г. завоевали Константинополь. Это завоевание не было неожиданным актом произвола; ему предшествовали интриги греков и латинский погром. И все же это было первое завоевание, которое пережил Константинополь со времени его основания императором Константином. Город выдержал многочисленные нападения и осады со стороны нехристианских армий. И лишь христианские братья с Запада впервые взяли его и жесточайшим образом разграбили. Не знали пощады церкви и монастыри. Людские жертвы и потери культурных ценностей были чудовищны. Воспоминания об этом в греческом мире сохраняются до сих пор столь живо, будто события эти произошли лишь десятилетия назад.
Когда Константинополь был взят, победившие латиняне повели себя в отношении греков в центре Восточной империи точно так, как это делали норманны в Южной Италии и крестоносцы XII века в Антиохии и Иерусалиме. Они заняли императорский и патриарший трон и постепенно многие епископские должности своими людьми и поделили между собой земли и поместья. Завоеватели включили районы чужой юрисдикции в собственные церковные структуры. Они хотели путём соглашений ассимилировать христиан, живших до того автономно и следовавших другим традициям. Еще в XIII в. латиняне держались того мнения о расколе, его причинах и о церковном единстве, которое имели некогда и норманны; они были убеждены, что, заняв императорский и патриарший трон, они достигнут единства церкви.
Сегодня такой образ действий кажется непостижимым. Х.-Г. Бек пишет о событиях 1204 г.: «Папа Иннокентий III сначала колебался между негодованием по поводу „ужаса опустошения“, учиненного крестоносцами в христианских областях, и едва скрываемым удовлетворением видеть эту империю, — которая, имея христианский образ, упорно не желает признавать папского главенства, — в конце концов поверженной. Удовлетворение явно возобладало, и родилась такая правовая установка, которая у такого образованного юриста может быть объяснена исключительно описанным удовлетворением... Папские инструкции легату Бенедикту из монастыря С. Суссанна содержат... такую фразу: <... translate ergo imperio necessarium, ut ritus sacerdotii transferatur, quatenus Ephraim reversus ad Iudam in azymis sinceritatis et veritatis expurgato fermento veteri epuletur...>» Этими словами можно описать казавшееся правильным латинянам наступающего XIII в. представление о церковном единстве. Их поведение после завоевания Константинополя, несомненно, способствовало углублению раскола между церквами. Впрочем, им не удалось покорить всю греческую империю, и как некогда в Антиохии и в Иерусалиме, весь Константинопольский патриархат. Греческий император и греческий патриарх удалились в изгнание в Никею и, по крайней мере, над частью территории сохраняли свою власть. Многие греческие сановники последовали за ними и стремились приблизить день, когда они смогут вернуться в столицу — Константинополь.
45
G. Kühnel, Wall Painting in the Latin Kingdom of Jerusalem, Berlin 1988, показывает, что, например, в Королевстве Иерусалим, должно быть, существовало творческое сотрудничество между местными христианскими кругами (особенно монахами), латинянами и художниками из Византии; потому что он убедительно доказывает, что было обоюдное взаимовлияние между греками и латинянами при разработке иконописных программ для оформления церквей. При высокой способности свидетельствовать о духовной жизни, которая присуща иконографии на Востоке, результаты исследования Кюнельса представляются очень весомыми.
46
Y. Congar, Zerrissene Christenheit, S. 33f., пишет: «Там, где могли утвердиться латиняне, латинизация была естественным следствием крестовых походов. Ясно, что в это время, когда росла власть церкви, развивались каноническое право и схоластика, латинянам не хватало исторического понимания и интереса к другим людям и другим мирам, а также ощущения оправданных различий в делах обрядов, церковной организации, канонической традиции и даже вероучения; при всём том западное христианство приобрело такую самоуверенность, которая составляла его силу. Правда, и Восток отрицательно относился к признанию различий, и полемика времени Фотия и, особенно, Керуллария заключалась в осуждении латинских обычаев, которые отличались от принятых в Византии и воспринимались как идущие вразрез с истинным христианством... Во время крестовых походов создалась духовная атмосфера, поддерживавшая убеждения латинян, что их традиции и их формулировки и есть традиции и формулы апостолов и отцов церкви; их позиция заключалась практически в отрицании права на существование традиций или обрядов Восточной церкви».
47
H.-G. Beck в Н. Jedin (Hg.), Handbuch der Kirchengeschichte III/2, Freiburg 1968, S. 151.