Выбрать главу

Много пар глаз устремлялись в ту ночь на неясно проступавшую вдали линию берега, довольно низкого, а не крутого, без гор и без острых скал. На этот берег высадиться не трудно… Но знать бы, кто живет там?.. Ну, да, если они не провалились по дороге в тартарары, и небо на них не обрушилось, и магнитная гора их к себе не притянула, и солнце не спалило, и морские чудища не проглотили, то, наверное, и на берегу этом они встретят самых обыкновенных людей! Стало быть, и в этом смысле подвиг адмирала оказывается не так велик.

Слышно, где-то во мраке курлычет высочайшим фальцетом Диего, как перепел весеннею ночью. Кто спит в эту ночь там, на берегу, разметавшись в жарких грезах?.. Скоро, скоро он увидит е е! Она уж существует, дремлет, освещаемая тою же луной, что и он, и, может быть, так же рвется к своей судьбе, как он… Знала бы она, что судьба ее так близка!..

По командорскому мостику шагает адмирал; голова у него стала меньше, достоинства больше; завтра утром он в полном параде и в доспехах водрузит на берегу знамя Кастилии. О чем он думает? Грудь его переполнена чувством глубокой признательности небу. Голова занята великими мыслями и планами, осуществимыми и неосуществимыми, в то время как корабль покачивается на волнах, волны плещут о нос, вершины мачт чертят что-то в звездном небе. Судно кружится на месте, с ним кружится и звездное небо, кружится и голова адмирала, кружится весь мир, кружатся мысли. Что ждет его на этом берегу?..

Ночь удивительно тепла и тиха; бриз улегся, и ветерок с берега несет в море тепло, ароматы, смесь многих странных запахов – пряных, смутных и резких; пахнет огнем, илом, травами, тяжелым ночным потом земли; это запах тропиков, он плащом перекидывается с земли на море, терпкий, тучный, дивный запах самой жизни.

Какой жизни? Голова кружится у адмирала. В последние дни, когда их курс больше отклонился к югу, в воздухе повеяло как будто чем-то хорошо знакомым, хотя и забытым, – мягким, летним приветом, обновляющею силою, весною детства, вечным маем, небом, тишиною неба и моря…

Неужели это возможно? Неужели он, когда настанет утро, действительно приплывет с тремя своими кораблями в страну блаженства и вечной юности, в земной рай?.. Неужели он узрит ее?..

Дух захватывает. Колумб останавливается, с трудом преодолевает свое волнение. Это не невозможно. Но об этом нельзя думать прежде, чем это сбудется; человек не должен, не смеет предвосхищать.

Ночь идет, и мысль снова возвращается; он подавляет ее, заставляет себя думать о том, что возможнее и ближе: что это берег Индии брезжит там в лунном свете, а, может быть, и острова, предлежащие материку, ожидаемая Антилия, пряные острова, откуда идут в Европу все драгоценные снадобья и курения. Каким-то особым запахом тянет с берега; чувствуется, что там родина пряностей и благовоний; и это не противоречит представлению о стране блаженных. Но в ней должно бы гореть больше огней, он же видел пока лишь один одинокий факел!..

Силой заставляет он себя вернуться на стези человеческие. Насильно убеждает себя, что это – Антилия, и заставляет себя думать обо всем, что с этим связано, обо всем, что предстоит ему здесь и чем он должен здесь заняться.

Невольно вспоминает Испанию – всех этих маловерных, кривые их усмешки, и – в нем просыпается человек. Внизу слышат, как фыркает адмирал, словно жеребец, грызущий свои удила… Грозен стал он теперь, адмирал и вице– король!

А по мостику носовой башни шагает молодой Педро Гутер-рес; у него опять ночная вахта. Он молчалив, пытает взглядом луну, пытает берег. Книга судьбы темна для него, как эта ночь; но кровавым инициалом горит на ее фоне красный рог месяца. Что предчувствует Педро Гутеррес? Во всяком случае, о н не знает, что его не будет среди тех, кто снова увидит коричневые берега Испании. Не видеть ему больше Гвадалквивира!

Восходит солнце 12 октября; длинный, низкий зеленый остров ярко освещен; до него еще добрая миля. Паруса поднимаются, шуршат канаты, весело подпевают матросы, начинается праздничное плавание!

Во главе «Пинта» – быстроходный парусник, устойчивый, рассекающий волны мелкими уверенными скачками; за ним «Нинья» с обычной грацией, в широком кружеве пены, по-девичьи приседает в волнах; и сзади всех неуклюже прядает «Санта-Мария» с горбатым корпусом, похожая на четвертушку колеса, клюет носом и ненужно глубоко пашет море; но и она не отстает, да без нее и нельзя обойтись.

День ясный, голубой, море голубое, небо голубое, перед кораблями порскают, выпрыгивая из глубоких прозрачных волн, летучие рыбы, словно авангард мокрых серебристых морских духов, а между кораблями резвятся дельфины, похожие на хвостатых морских дев; они тоже галопом скачут к берегу, верхом на пенногривых волнах, —все вместе картина, апофеоз моря и счастливого мореплавателя.

Скоро они увидели хижины на острове, признаки человеческих поселений; перед взором медленно развертывается панорама рощ и зеленых лужаек; это настоящий остров, окруженный рифами и бурунами, отчетливо очерченный, отличный остров. Адмирал стоит высоко на кормовом мостике, в полном параде с самого утра, в массивных доспехах, на которые наброшен пурпурный плащ; жарко ему, должно быть! Люди обтирают пот с лица и находят, что слишком он обременил себя, надев холщовые штаны да латы прямо на голое тело. Но ничего не поделаешь! Парад имеет не одни приятные стороны, приходится и потерпеть немножко ради общего вида. На Колумбе, кроме железа, стали и парадного плаща, еще шлем, обвеянный страусовыми перьями, вероятно, вывезенными им из его африканских поездок. Весь этот наряд он, значит, захватил с собою и припрятал до соответствующего случая, – вот как был он уверен в своем успехе! На ногах у него новые морские сапоги из оленьей кожи. Можно представить себе размеры этих сапожищ, сшитых по его ноге! Другой такой пары не найти во всем мире! В каждый можно насыпать с тонну пшеницы! Стоило же ехать в чужие края, смотреть тамошние чудеса, когда у них есть свое такое чудо!.. Да, адмирал расстался-таки со своими старыми, заплатанными, остроносыми башмаками. Кстати, куда он их девал? Не следовало ли сохранить для потомства эти обноски? В сущности, ведь это реликвия! А вернувшись к сапогам, позволительно спросить: не забавно ли, что весь морской путь адмирал проделал в башмаках, а на берег съезжает в морских сапогах! (Это все вольнодумец Диего болтает.) Адмирал слышит смех и веселый говор внизу на палубе, а сам глубоко серьезен. Не слишком ли серьезен в столь радостный день, когда все кругом поют и улыбаются?

Если бы кто наблюдал за адмиралом рано утром, когда восходившее солнце постепенно озаряло очертания острова, то заметил бы тень на его лице; чем ярче выступал ландшафт, тем мрачнее становился о н. И после того он остался серьезным.

Но вот он выпрямляется, выпячивает грудь и кивком подзывает своих ближайших подчиненных. Оказывается, что раньше, нежели высадиться, нужно дать острову имя. Пусть он называется Сан-Сальвадор[20].

вернуться

20

Святой спаситель.