Мы подошли к дому дона Козимино.
— Старайтесь сохранять хорошее настроение, — сказал он мне. — Вы только что приехали, и вам придется привыкать ко всему этому. Но все это когда-нибудь кончится.
И почти испугавшись, что сказал слишком много, добрый горбун кивнул мне и быстро ушел.
День клонился к вечеру. Подеста был уже на площади и ожидал меня, чтобы отвести к своей сестре. Донна Катерина Магалоне Кушанна сама приготовила кофе и домашнее печенье. Она очень сердечно встретила меня у входа, отвела в гостиную, обставленную скромной мебелью, полную дешевых безделушек, подушечек с вышитыми куколками и пьеро, спросила о семье, посочувствовала моему одиночеству и уверила меня, что сделает все возможное, чтобы хоть немного облегчить мое пребывание здесь, — словом была сама любезность. Донна Катерина была маленькая пухленькая женщина лет тридцати. Она была похожа на брата, но выражение ее лица казалось более волевым и страстным. У нее были очень черные глаза и волосы; жирная желтоватая кожа и испорченные зубы придавали ей болезненный вид. На ней было домашнее платье, небрежно застегнутое из-за жары и домашних хлопот. Она говорила высоким, пронзительным, всегда напряженным и восторженным голосом.
— Вы увидите, доктор, вам будет здесь хорошо. Насчет квартиры я позабочусь немедленно. Сейчас ничего нет, но скоро освободится. Вам нужно хорошее помещение и еще комнату для приема больных. Я найду вам и служанку. Попробуйте эти лепешки, вы, наверно, привыкли к более изысканным вещам? Ваша мама, вероятно, делает их лучше? Эти сделаны на здешний вкус. Но как же это получилось, что вас выслали? Конечно, это была ошибка. Муссолини не может быть осведомлен обо всем. И бывает ведь так, что человек думает, будто делает хорошо, а делает что-нибудь несправедливое. И потом, могут быть враги в городе. В этих местах есть даже высланные фашисты. Вот Арпинати, секретарь фашистской организации Болоньи, он выслан в деревню неподалеку отсюда, но ему разрешено ездить куда угодно. Теперь у нас будет война. Мой муж пошел добровольцем. Понимаете, находясь на таком посту, он должен был подать пример. Идеи не имеют значения, но родина… Ведь и вы за Италию, не правда ли? Конечно, вас выслали сюда по ошибке. Но для нас большая удача, что вы приехали.
Дон Луиджи с видом человека, который не хочет себя скомпрометировать, молчал, а через некоторое время ушел, сославшись на то, что у него есть дела. Когда мы остались одни, донна Катерина, наливая мне кофе в японскую чашечку и угощая домашним мармеладом из айвы, продолжала тем же восторженным голосом хвалить меня и обещать свою помощь во всем, что может мне понадобиться. Была ли это искренняя сердечность, или женская, материнская склонность к покровительству, или желание показать человеку с Севера свой авторитет в поселке и свои таланты домашней хозяйки? Здесь было все: и сердечность, и стремление к покровительству, и хвастовство политическим авторитетом и умением готовить. Донна Катерина действительно отлично готовила мармелад, маринады, торты и тушеные оливки, сухие фиги с миндалем и сосиски с испанским перцем. Но здесь было — и это сразу чувствовалось — и другое, что-то более интимное, личное, где определенную роль играло мое неожиданное появление, — какое-то сильное чувство, которое разжег мой приезд, как неожиданный ветер разжигает гаснущий костер.
— Большая удача, что вы будете здесь с нами. Вы должны жить здесь три года? Я понимаю, что вы бы хотели уехать раньше, и я вам желаю этого, но для нас лучше, чтобы вы остались. Здесь хороший край, все добрые итальянцы и фашисты и потом Луиджино, подеста; мой муж был секретарем фашистской организации, а теперь я исполняю его обязанности, здесь не так много дела. Вы будете жить, как в семейном кругу. Наконец у нас будет врач, нам никуда не надо будет ездить всякий раз, как заболеем. Кстати, я познакомлю вас с моим свекром, который живет со мной. Дядя Джузеппе, доктор Милилло, стар и должен уйти на покой. Здесь есть другой врач, он отравляет весь поселок снадобьями, которые приготовляют его племянницы, но теперь он не будет больше отравлять никого, ни он, ни эти твари, ни он, ни эти распутницы!