Этот причудливый и изломанный рельеф превращает Гальяно в своего рода естественную крепость, из которой можно выбраться только по определенным тропинкам. Этим и пользовался подеста в дни так называемого «национального подъема», чтобы сгонять как можно больше людей на митинги, которые он любил устраивать (по его словам, они поддерживали моральный дух населения), или заставлять жителей слушать по радио речи правителей Италии, подготовлявших войну в Африке. Когда дон Луиджино решал созвать собрание, он посылал вечером старого глашатая- могильщика, который ходил по поселку с трубой и барабаном; по улице разносился старческий голос, повторявший сотни раз на одной высокой невыразительной ноте перед каждым домом:
— Завтра в десять все на площадь перед муниципалитетом слушать радио. Все должны присутствовать.
— Придется завтра встать за два часа до восхода солнца, — говорили крестьяне, не желавшие терять рабочего дня. Они знали, что при первых проблесках зари дон Луиджино расставит на тропинках у выходов из поселка своих авангардистов[23] и карабинеров с приказом никого не выпускать. Большинству крестьян удавалось уйти в поля затемно, пока не появились стражники, но опоздавшие вынуждены были мириться с необходимостью идти вместе с женщинами и школьниками на площадь, под балкон, с которого лилось на них пламенное, утробное красноречие Магалоне. Крестьяне стояли в шляпах, черные, недоверчивые; речи скользили над ними, не оставляя следа.
Все синьоры были членами фашистской партии, даже те немногие, вроде доктора Милилло, которые думали по-другому; партия была правительством, государством, властью, и они, естественно, чувствовали себя как бы частицей этой власти. И — по противоположным мотивам — никто из крестьян не состоял в фашистской партии, да и ни в какой другой политической партии, которая случайно могла бы существовать. Они не были фашистами, как не были бы либералами или социалистами, или кем-нибудь еще, потому что эти дела их не касались, они принадлежали к другому миру и не признавали всего этого. Что им было за дело до правительства, до власти, до государства? Государство, какое бы оно ни было, это «те из Рима», а «те из Рима», ведь известно же, не хотят, чтобы мы жили, как люди. На свете существуют град, обвалы, засуха, малярия и существует государство. Все это — неизбежное зло, но они всегда были и всегда будут. Они заставили нас убить коз, они уносят мебель из наших домов, а теперь пошлют нас на войну. Приходится терпеть!