В-третьих, евреи скрупулезно соблюдали Субботу. В этот день недели они не делали никаких дел, только поклонялись Богу. Именно так они рассчитывали обрести праведность в Его глазах и в глазах всего народа, обеспечить спасение для себя и своей семьи. Однако после смерти «Плотника из Назарета» эта полуторатысячелетняя традиция резко меняется. Христиане начинают поклоняться Богу в воскресенье — почему? Да потому, что в этот день Иисус воскрес из мертвых, отсюда и название!
В-четвертых, иудеи были монотеистами — верили в одного-единственного Бога. Христиане же исповедовали монотеизм особого рода. Они утверждали, что Бог един в трех лицах — Отец, Сын и Святой Дух. Это резко отличалось от иудейской веры. Попробовал бы кто-то сказать, что можно быть Богом и человеком одновременно! Иудеи тотчас объявили бы это высшим проявлением ереси! Однако в первое же десятилетие после смерти Иисуса евреи начали поклоняться Ему как Богу.
И, наконец, в-пятых. Христиане утверждали, что Мессия пострадал и умер за грехи всего мира; евреям же из поколения в поколение объясняли, что Мессия будет в первую очередь политическим вождем, который уничтожит военную мощь Рима.
Закончив перечисление, Морлэнд решил «добить» оппонента посредством риторических вопросов.
— Ли, — произнес он, упорно сверля меня взглядом, — вы можете объяснить, почему в столь краткий срок не какой-нибудь один еврей, а минимум десять тысяч человек готовы были отказаться от этих институтов, веками служивших социальной и богословской основой существования их народа? Почему? Мой ответ прост: потому что они видели Иисуса восставшим из мертвых!
Ответ Морлэнда действительно был прост и ясен. Но покажется ли он таким нашим современникам? Я сказал ему, что человеку, воспитанному в западной культуре двадцатого века, трудно осознать и оценить радикальную природу этой трансформации.
— В наши дни люди с легкостью меняют религиозные убеждения, — сказал я. — Вчера он был христианином, сегодня он «ньюэйджер», завтра буддист, а послезавтра — создатель собственной религии. С нынешней точки зрения перемена, о которой вы говорили, не кажется такой уж существенной.
Морлэнд кивнул. Он явно не в первый раз слышал это возражение.
— Такого человека я бы спросил: «Во что ты свято веришь? Что твои родители были хорошими людьми? Что убивать безнравственно? А теперь подумай: что должно произойти, чтобы ты перестал в это верить?» Может быть, тогда масштаб перемен станет ясней. А ведь мы говорим не об одном человеке, а о целом сообществе людей, которые отринули бесконечно ценные для себя убеждения, передававшиеся из поколения в поколение и данные, как они полагали, Самим Богом. Люди отвергли их, рискуя своим благополучием здесь, на земле; более того, они верили, что если они ошиблись, значит, душам их предстоит вечно гореть в аду. Но и это еще не все: люди изменили свои убеждения не потому, что нашли что-то лучшее, более удобное. Старые традиции их вполне устраивали. Но люди отказались от них, потому что видели чудеса — необъяснимые чудеса, побудившие их взглянуть на мир другими глазами.
— Мы, представители западной культуры, — индивидуалисты; нам нравятся перемены в обществе и технологические новшества, а традиции значат для нас не так уж много, — заметил я.
— Согласен, — ответил Морлэнд. — Но люди, о которых мы говорим, напротив, ценили традиции. В их эпоху рассуждали так: «Чем древнее, тем лучше». Чем старше была идея, тем вернее она им казалась. Поэтому новые идеи воспринимались обществом вовсе не так, как в наши дни. Поверьте, — заключил он, — для еврейского общества это были не какие-то там незначительные нововведения, но грандиозные перемены, нечто наподобие социального землетрясения. А землетрясения не происходят без причины.
Морлэнд сказал, что важнейшие косвенные доказательства Воскресения — возникновение в ранней церкви таких таинств, как причастие и крещение. Однако у меня оставались некоторые сомнения.
— Разве не естественно, что в любом вероисповедании возникают особые ритуалы и обряды? — спросил я. — Это свойственно всем религиям; при чем тут доказательства Воскресения?
— Ну хорошо, давайте поговорим о причастии. Ведь вот как странно: первые христиане собирались вовсе не для того, чтобы отпраздновать Его учение или Его чудеса. Они регулярно устраивали совместные трапезы с одной-единственной целью: отметить, что Иисус был публично казнен самым отвратительным и унизительным способом.