— Стало быть, — уточнил я, — вы признались в преступлении, которого не совершали?
— Верно, — кивнул Диксон.
В конечном итоге с Диксона были сняты обвинения, а после он подал в суд на полицейское управление — и выиграл дело. Сканлона лишили несправедливо присужденной награды, он предстал перед судом, признался в профессиональном преступлении и был уволен из полиции[1]. Что же до меня, то заголовки моих репортажей красовались на первой странице — и, что гораздо важней, я усвоил чрезвычайно важные для молодого репортера уроки.
Во-первых, я уяснил, что свидетельства могут быть истолкованы неоднозначно. Казалось бы, улик было более чем достаточно, чтобы осудить Диксона за вооруженное нападение на сержанта полиции. Но тут возникают два важных вопроса: вся ли необходимая информация была собрана? И если да, то какое объяснение лучше всего соответствует всей совокупности фактов? Как только возникла версия о ручке-пистолете, сразу стало ясно, что именно она целиком и полностью объясняет все имеющиеся факты.
И во-вторых. Поначалу доказательства виновности Диксона казались мне неопровержимыми, поскольку хорошо укладывались в рамки моих собственных предубеждений. Тогда я рассуждал так: Диксон — типичный смутьян, неудачник, безработный, выходец из «неблагополучной» семьи; полицейские — хорошие парни; обвинение никогда не ошибается.
С этой точки зрения все улики складывались в стройную систему. А если в этой системе обнаруживались неувязки или пробелы, я просто закрывал на них глаза. Полицейские сказали, что в деле Диксона все ясно как день, и я поверил им на слово; мне и в голову не пришло копнуть глубже.
Но, попытавшись посмотреть на это дело объективно и непредвзято, я увидел его в совершенно ином свете. Я понял важную вещь: следуя за фактами, неизменно придешь к истине — независимо от того, совпадает ли она с твоими взглядами.
Это было более двадцати лет назад, и главный урок мне еще предстоял.
Почему я вспоминаю сейчас дело Джеймса Диксона? Да потому, что мой духовный путь имеет много общего с этой необычной историей.
Большую часть жизни я прожил неверующим; мало того, — считал себя атеистом. С моей точки зрения, было совершенно очевидно, что Бог — не более чем попытка выдать желаемое за действительное, персонаж древних мифов или порождение примитивных суеверий. Как можно всерьез говорить о милосердном Боге, если он обрекает людей на вечную адскую муку всего-навсего за то, что они не желают в него верить? Как можно всерьез говорить о чудесах, если они противоречат основным законам природы? Разве теория эволюции не объясняет происхождение жизни самым исчерпывающим образом? Разве наука не доказала всю бесплодность веры в сверхъестественное?
А Сам Иисус? Разве Он когда-нибудь называл Себя Богом? Он был революционером, мудрецом, ниспровергателем основ иудаизма — но Богом?! Да эта мысль Ему и в голову не приходила! Так говорят именитые университетские профессора, и с какой бы стати мне сомневаться в их правоте? Давайте-ка, ребята, посмотрим правде в глаза: стоит бегло ознакомиться с фактами, как сразу станет ясно, что Иисус — такой же человек, как мы с вами, только несравненно более добрый и мудрый.
Беда в том, что мое знакомство с фактами было именно таким: беглым. Я прочел «по диагонали» уйму книг по философии и истории, где черпал подтверждения своему неверию, — тут фактик, там теорийка, тут звучная цитатка, там остроумный аргумент. Ясное дело, я видел нестыковки, но у меня были веские основания их игнорировать: ведь если бы я изменил свои взгляды и последовал за Иисусом, мне пришлось бы отказаться от столь привычной и уютной жизни, в которой я пекся только о собственных интересах и мало задумывался о нравственности.
Я полагал, что дело можно закрывать. Мне с лихвой хватало доказательств того, что божественность Иисуса — не более чем фантазия суеверных невежд.
По крайней мере, так мне казалось.
Если к пересмотру дела Джеймса Диксона меня побудил звонок информатора, то к пересмотру «дела Христа» — жена.
Осенью 1979 года Лесли сразила меня наповал — она приняла христианство. Я стиснул зубы и приготовился к худшему. Я чувствовал себя жестоко обманутым. Я испугался, что та веселая, легкомысленная, бесшабашная Лесли, которую я брал в жены, превратится во фригидную святошу, а наш беспокойный и переменчивый образ жизни — во всенощные бдения и благотворительную работу в прокопченных кухнях, где варят суп для бездомных.
1
Lee Strobel, “Four Years in Jail—and Innocent,” Chicago Tribune (August 22,1976) and “Did Justice Close Her Eyes?” Chicago Tribune (August 21,1977).