В течение двух лет сахар путешествовал по комнате номер 4 от мужчины к мужчине (у меня он был еще дважды), и каждый раз страдающий все же находил в себе силы не прикасаться к нему.
Сотерис и Глафкос были коммунистами, участвовавшими в партизанской войне в Греции. В конце войны они убежали в Румынию. Как и многие их соучастники, они были арестованы. Их обвинили в том, что они плохо воевали. Однако и поныне им не надоело хвастаться своими подвигами, которые они желали бы совершить прежде, чем их сшиб шквал войны. Они грабили известные монастыри на горе Афон. Все, что они вздумали взять с собой, они поспешно собирали, а все, что хотели оставить, разбивали вдребезги. Женщинам было запрещено посещать Афон, и многие из монахов давно не видели женщин. "Мы взяли с собой группу девушек-партизанок, - рассказывал Сотерис. - Вы бы только видели, как удирали эти старые холостяки".
Пока Сотерис надеялся остаться в живых и мог еще шутить, он гордился своими атеистическими взглядами. Но как только он стал близок к смерти, он возопил к Богу о помощи. Только монотонный голос священника, повторявший слова об обещанном Богом прощении, смог успокоить его. Но и тогда он проявил силу духа, отказавшись от обоих кусочков сахара.
Заключенный из другой камеры, часто приходивший к нам, чтобы помочь, приготовил его тело для погребения. Этого человека все уважительно называли "господин профессор". Его фамилия была Попп. Редко можно было видеть сгорбленную фигуру профессора без сопровождающего. С ним обязательно был кто-то, кому он преподавал историю, французский или какой-либо другой предмет.
"Как вы обходитесь без письменных принадлежностей?" - спросил я однажды. "Мы натираем стол куском мыла и пишем слова ногтем", - объяснил он. Пока я восхищался его выдержкой, в его голубых невинных глазах вспыхивал огонек: "Раньше я был убежден, что должен учить, чтобы зарабатывать деньги. В тюрьме я приобрел другой опыт: учу, потому что люблю своих учеников".
"Значит, у вас есть внутреннее призвание, как это называют священники". "Сейчас, - ответил он, - здесь обнаруживается то, что скрыто в каждом".
Когда я спросил его, христианин ли он, мне показалось, что он огорчился. "Господин священник, я слишком часто бывал разочарован. В тюрьме Окнеле-Марии, в которой я был в последний раз, надо было переделать церковь в помещение для лагеря. Искали кого-нибудь, кто бы сорвал крест с купола. Но никто и не думал этого делать. И, наконец, тот, кто заявил, что готов это сделать, оказался священником..."
Я сказал ему, что не каждый ординарный пастор имеет сердце священника. Не все, называющие себя учениками Иисуса, являются таковыми в истинном смысле слова. "Человек, посещающий парикмахера, чтобы побриться, или тот, кто заказывает костюм у портного, являются не учениками, а клиентами. Те люди, которые приходят к Спасителю только для того, чтобы спастись, являются его клиентами, а не учениками. Ученик - это тот, кто говорит Иисусу: "Я жажду делать то же, что и Ты: ходить от места к месту и освобождать людей от страха, а для этого нести им радость, правду и вечную жизнь".
Попп засмеялся: "А что будет с теми, кто только в одиннадцатом часу станет учеником? Я часто удивлялся тому, что очень многие убежденные атеисты становились верующими в конце своей жизни".
Я сказал: "Дух человеческий проявляет себя не одним и тем же образом. Может случиться, что гений вдруг начнет говорить вздор или поссорится со своей женой. Однако, его нельзя за это осуждать. Только тогда, когда человек находится на вершине своих достижений, можно узнать, от чего он сумел духовно отказаться, да и то лишь тогда, когда речь пойдет о том, чтобы найти выход из кризиса. Когда же дух должен перешагнуть порог смерти, в нем почти всегда рушится атеистический фасад".
"А что вы скажете о том, что такой человек как вахмистр Букур ощутил потребность публично признаться в своих преступлениях?"
Я возразил: "Раньше я жил недалеко от железной дороги. Днем я никогда не слышал поездов, так как шум города заглушал все. Но ночью я совершенно отчетливо слышал их гудки. Так и шум жизни может нас сделать глухими к тихому голосу совести. Но когда приближается смерть, в тишине тюремной камеры, уже ничто не отвлекает. И многие из тех, кто никогда раньше не слышали голоса своей совести, вдруг начинают слышать его совершенно отчетливо".
Аббат рассказал: "В Айюде, где я сидел в последний раз в тюрьме, в одиночной камере находился убийца, который не мог не вызвать к себе сочувствия. Ночью он всегда бегал вокруг камеры и кричал: "Кто в камере рядом? Почему он не прекращает стучать в стену?"
"Ну и?" - спросил Попп.
"Камера рядом была пуста!"
"Я знаю кое-что получше, - говорил с волнением Моисеску, - там, где я был в последний раз, с нами был один из Железной Гвардии, убивший раввина. Человек твердо верил, что раввин скакал на его плечах и шпорами впивался в тело"
.... это вы сделали мне
У меня уже не было больше сил самому мыться, и профессор Попп взял на себя эту работу. Я спросил, был ли в его отделении душ.
"Ну да, - сказал он, - в Румынской народной республике у нас было самое современное оборудование. Единственный его недостаток заключался в том, что оно не функционировало. Уже много лет души стоят сухими". Он поднялся и продолжал: "Слышали ли Вы о том, как коммунист и капиталист встретились в аду? Они увидели перед собой двое ворот. На одних стояло: "Капиталистический ад", на других воротах висела надпись: "Коммунистический ад". Несмотря на то, что мужчины были классовыми врагами, они начали шушукаться, обсуждая, что выгоднее. Тогда коммунист сказал: "Товарищ, пойдемте лучше в коммунистическое отделение. Если там есть уголь, то наверняка нет спичек. Если у них есть спички, то нет угля. И даже в том случае, если есть и уголь и спички, можно уверенно идти, так как печь сломана!"
Профессор продолжал меня мыть, в то время, когда остальные хохотали. Крестьянин Аристар сказал: "Первыми коммунистами были Адам и Ева".
"Почему?" - поинтересовался Попп.
"Ну, у них не было одежды, дома, оба питались от одного яблока и думали при этом, что были в раю".
Истории, которые мы рассказывали друг другу, имели для нас большое значение. Мужчины лежали здесь весь день и думали только о своем несчастье. Каждый, кто мог помочь им забыть об их положении, совершал акт милосердия.